— Он показывал нам дом, говорил о социализме, Америке, любви, войне, мире, революции. Мы старались разобраться в том, что происходит в России. Хорошо помню слова Толстого: «То, что вы видите в России сегодня, — это только начало поднятия занавеса над русской революцией». Я подарила Толстому нашу с Джеком книгу «Письма Кэмптона и Уэйса».
Анна говорит о книгах. Ее любимые писатели: Шекспир, Данте, Уитмен, Тургенев, Толстой, Томас Харди. Она читала книги Степняка-Кравчинского, была потрясена романом Войнич «Овод», знала его чуть ли не наизусть.
Я помогаю ей спуститься с пятого этажа, мы идем ужинать в маленькое итальянское кафе, размещенное в полуподвале. Здесь спокойно. Даже картины «битников» — американской богемы — не нарушают уюта комнаты. Мы едим спагетти с грибами и сыром, пьем кофе. Она не скрывает своей радости, узнав, что «Письма Кэмптона и Уэйса» уже тридцать лет как переведены на русский язык и изданы в многотомном Собрании сочинений Джека Лондона.
Уже поздно: в эту пору здесь почти никого нет. Анна продолжает свой рассказ. Сейчас она активно работает в обществе, борющемся за равноправие негров. Я напоминаю ей, что спагетти стынут на тарелке. У меня удивительно теплое чувство к этой замечательной женщине, посвятившей жизнь служению людям. Она приехала с дачи на двух поездах и пароходе, чтобы встретиться с одним из тех, кто любит Джек? Лондона, с посланцем страны, где родились ее предки.
Анна Струнская вручает мне оригинал неизвестного письма Горького к ее мужу и копии писем Лондона. Я принес ей том из советского собрания Джека Лондона, несколько книг на английском языке, изданных в СССР, — о нашем балете, о кино, альбомы с видами наших городов. На одном альбоме я написал:
«Анне Струнской. От одного из русских с искренним уважением и благодарностью за добро и помощь русскому народу в тяжелые дни его истории. Июль 1959 г.»
«ДОМ ВОЛКА»
Читатель помнит, что мне не удалось закончить осмотр ранчо Лондона в Лунной долине. Через некоторое время я снова побывал там.
Тишина. Слышен только шум шагов да шорох ящериц, которые, завидев меня, исчезают в сухой листве. Я спускаюсь и поднимаюсь по холмам, усыпанным золотистыми маками. Им посвящен рассказ «Золотой мак». Дорога заросла: редко кто ходит здесь. А бывало, скакал по этим холмистым полям на лошади сильный, беспокойный, влюбленный в жизнь человек…
Я иду к «Дому Волка». Лесная дорога ведет вниз, и неожиданно из зарослей диких кустарников и деревьев поднимаются мне навстречу мертвые руины из гигантских камней.
Одиноко висят трубы водопровода. Вот здесь пламя пожара было особенно сильным — оплавились каменные стены, — должно быть, в этом месте стоял бак с бензином или керосином. Вот здесь был внутренний дворик с плавательным бассейном. В нем теперь растет буйный кустарник. Выше руин поднялись к солнцу тонкие длинные деревья. В три ряда вертикально, отмечая этажи, один над другим возвышаются камины.
Я брожу по толстостенным коридорам и пустым коробкам комнат, сижу в раздумье у камина, который Джеку Лондону так и не довелось разжечь.
Иду в лес, окружающий дом. Деревья, деревья, деревья… Они расступаются передо мной и открывают огромный замшелый обломок скалы, на котором высечены только два слова: «Джек Лондон»… Это его могила.
Она* навевает мысли о тяжелой судьбе этого человека. Он жадно искал своего пути. Издатели упорно старались вогнать его талант в прокрустово ложе буржуазных традиций, а он не переставал писать о простом люде и о его героях, выступал против капитализма, мечтал о революции, работал для нее, хотел жить при социализме и все же шаг за шагом делал уступки буржуазным издателям и читателям, поддавался влиянию реакционной идеологии.
Лондон тяготел к марксизму, но ему не удалось стать подлинным марксистом. Отдаваясь в лучшие годы жизни со всей страстью своей юной души делу социализма, он недооценил роли масс, народа в революции. Это отразилось и в его романе «Железная пята». Не был писатель свободен и от расовых предрассудков.
Своим учителем наряду с Карлом Марксом Лондон называл и Герберта Спенсера — буржуазного философа, приспособившего дарвиновское учение о неизбежности борьбы за существование в животном мире к человеческому обществу. Из теорий Спенсера и других реакционных идеологов следовало, что, как и в животном мире, в обществе выживают наиболее сильные и приспособленные люди, а в мировом масштабе в конечном итоге восторжествуют наиболее приспособленные расы, народы же, находящиеся на низшей ступени исторического развития, уступят место этим «избранным» расам. «Пондон тщетно пытался согласовать свою веру в неизбежность прихода социалистического строя с этими антинаучными теориями, и вопиющая противоречивость этих идей наложила отпечаток на его творчество.
Пролежав пять недель в австралийской больнице, оставив в 1909 году мысль о завершении кругосветного путешествия и вернувшись домой, Лондон нашел свои финансовые дела сильно пошатнувшимися. Последнее, видимо, явилось решающим обстоятельством, побудившим его снизить требовательность к себе. Некоторые его произведения, опубликованные после 1909–1910 годов, написаны исключительно ради денег и по содержанию противоречат общему гуманистическому тону его творчества. Таковы романы «Приключение» и «Сердца трех», таков несущий следы расистской идеологии роман «Мятеж на «Эльсиноре» и ряд новелл из сборников «Рассказы Южного моря», «Сын солнца».
«Сердца трех», как никакое другое произведение Лондона, богаты событиями, неожиданными поворотами сюжета и внешне эффектными сценами приключений. В основу фабулы автором была положена легенда о сказочных драгоценностях, схороненных где-то в горах Центральной Америки древними племенами майя, и о поисках этих сокровищ.
Но интересная тема была разработана торопливо, в спешке, на чужой сюжет, написанный для кино. Сценарий, построенный по законам кинематографа и к тому же не совсем удачно, сковывал творческие возможности Джека Лондона. С огромным трудом и далеко не всегда успешно сочинял он мотивировки действия и сюжетных коллизий. Книга получилась наивной и рыхлой.
Вместе с тем в 1910 году публикуются обличающая капиталистическую Америку его пьеса «Кража», в 1911 году — призывающий угнетенных к объединению рассказ «Сила сильных». В то время как президент США У. Тафт стягивал американские войска и флот к границам Мексики, чтобы изолировать мексиканских революционеров, сражавшихся за свержение диктатуры Диаса, Джек Лондон создавал проникнутый глубокими симпатиями к этим революционерам рассказ «Мексиканец». В нем вновь, как и в «Железной пяте», революционер выдвигался в качестве положительного героя.
С 1909 года как бы два писателя все ожесточеннее начинают бороться в Джеке Лондоне, он все более неудовлетворен своей писательской деятельностью, и его творчество все явственнее отражает это его неудовлетворение, а подчас и отчаяние. В романе «Межзвездный скиталец» (1914 г.) его внимание привлекает сознание человека, подвергнутого жестоким пыткам, в повести «Алая чума» (1915 г.) он рисует картину ужасающих бедствий, отбрасывающих человечество к первым ступеням его развития.
Ошибкой было бы представлять жизнь Джека Лондона как некое прямое и стремительное восхождение и достижение всех поставленных им целей. Такого не было. Было другое — успехи и срывы, неутомимые поиски. Неудачи наталкивались на упорство Лондона и веру в свои силы. В самых трудных условиях, в тягостную минуту он не терял присутствия духа, умел с истинно американской предприимчивостью использовать создавшуюся ситуацию для нового дела, умел найти это дело, поставить перед собой важную цель, и она спасала его от отчаяния, гасила сомнения и неуверенность.
Лондон не нашел золота на Клондайке, но он стал вести дневник, делал записи о быте и нравах индейцев, золотоискателей, и через два-три года клондайкский опыт оказался для него ценнее золотого песка.
Он поехал репортером американских газет на англо-бурскую войну в Африке. Попал в Англию и там создал блестящие очерки «Люди бездны» (1903 г.).