— Нет, не знаю, — ответил беспечно Гриф, — но хотел бы знать.
— Не ваше дело.
— Согласен. Выяснять вашу личность не моя обязанность. Но, между прочим, я знаю вашу шхуну, и найти ее хозяина не такое уж мудреное дело.
— Как же зовется моя шхуна?
— «Эмилия Л.».
— Верно. А я — капитан Раффи, владелец и шкипер.
— Охотник за котиками? Слыхал, слыхал. Но каким ветром вас занесло сюда?
— Деньги были нужны. Котиковых лежбищ почти не осталось.
— А те, что на краю света, слишком хорошо охраняются?
— Да вроде того. Но вернемся к нашему спору. Я ведь могу оказать сопротивление. Будут неприятности. Каковы ваши окончательные условия?
— Те, что я сказал. И даже больше. Сколько стоит ваша «Эмилия»?
— Она свое отплавала. Десять тысяч долларов — да и то уже грабеж. Каждый раз в штормовую погоду я боюсь, что обшивка не выдержит и балласт продавит дно.
— Уже продавил. Я видел, что ваша «Эмилия» болталась килем кверху после шторма. Допустим, она стоит семь с половиной тысяч долларов. Так вот, я плачу вам пятнадцать тысяч и везу вас до Сиднея. Не снимайте рук с колен.
Гриф встал, подошел к нему и отстегнул от его пояса револьвер.
— Небольшая предосторожность, капитан. Сейчас я отвезу вас на шхуну. Миссис Раффи я сам обо всем предупрежу и доставлю ее на судно вслед за вами.
— Вы великодушный человек, мистер Холл, — сказал Раффи, когда вельбот уже подходил к борту «Дядя Тоби». — Но будьте осторожны с Горманом и Уотсоном. Это сущие дьяволы. Да, между прочим, мне неприятно говорить об этом, но вы ведь знаете мою жену. Я, видите ли, подарил ей четыре или пять жемчужин. Уотсон с Горманом были не против.
— Ни слова, капитан, ни слова. Жемчужины принадлежат ей. Это вы, мистер Сноу? Здесь наш друг, капитан Раффи. Будьте добры, возьмите его на свое попечение. А я поехал за его женой.
Дэвид Гриф что-то писал, сидя за столом в гостиной. За окном чуть брезжил рассвет. Гриф провел беспокойную ночь. Обливаясь слезами, миссис Раффи два часа укладывала вещи. Гормана захватили в постели. Но Уотсон, карауливший рабочих, пытался было оказать сопротивление… Дело не дошло, впрочем, до выстрелов Он сдался, как только понял, что его карта бита. Гормана с Уотсоном в наручниках заперли в каюте помощника. Миссис Раффи расположилась у Грифа, а капитана Раффи привязали к столу в салоне.
Гриф дописал последние строчки, отложил перо и перечитал написанное:
Суизину Холлу за жемчуг, добытый в его лагуне (согласно оценке)……… 100 000 долларов
Герберту Сноу сполна за судно «Каскад» (в жемчуге, согласно оценке)…… 60000 Долларов
Капитану Раффи жалованье и плата за издержки, связанные с добычей жемчуга……7500 долларов
Капитану Раффи в виде компенсации за шхуну «Эмилия Л.», погибшую во. время урагана………7 500 долларов
Миссис Раффи в подарок пять первоклассных жемчужин (согласно оценке)………1 100 долларов
Проезд до Сиднея четырем персонам по……120 долларов …… 480 долларов
За белила на окраску двух вельботов Суизина Холла………… 9 долларов
Суизину Холлу остаток (в жемчуге, согласно оценке) оставлен в ящике стола в библиотеке ………… 23 411 долларов
__________
100 000 долларов
Гриф поставил свою подпись, дату, помедлил немного и приписал внизу:
«Остаюсь должен Суизину Холлу три книги, взятые мною из его библиотеки: Хедсон, «Закон психических явлений», Золя, «Париж», Мэхэн, «Проблемы Азии». Книги, или их полную стоимость, можно получить в конторе вышеупомянутого Грифа, в Сиднее».
Гриф выключил свет, взял стопку книг, аккуратно заложил входную дверь на щеколду и зашагал к поджидавшему его вельботу.
ОЧЕРКИ И ПИСЬМА
КАК Я НАЧАЛ ПЕЧАТАТЬСЯ
Перевод В. Быкова,
под редакцией И. Гуровой
Стоит человеку напечатать две-три вещи в журнале или добиться, чтобы какой-нибудь издатель опубликовал его книгу, и все друзья начинают расспрашивать, как ему это удалось. Поэтому вполне естественно сделать вывод, что пристраивание книги или рассказа — процесс весьма интересный.
Лично для меня он представлял большой интерес, я бы даже сказал, жизненно важный интерес. В те дни я пролистывал множество журналов и газет, ломая голову над тем, каким образом авторы всего этого умудрились напечататься. Чтобы вы поняли, насколько жизненно необходимо было мне это узнать, скажу, что у меня за душой не было ничего, кроме долгов, что никаких доходов я не получал, но должен был кормить несколько ртов, а моя квартирная хозяйка была бедной вдовой, и ей приходилось отказывать себе в самом необходимом, если я переставал платить за квартиру более или менее регулярно. Вот каково было мое экономическое положение, когда я облекся в боевые доспехи и приступил к осаде журналов.
В довершение всего я не имел ни малейшего понятия о том, как это делается. Жил я в Калифорнии, вдали от крупных издательств. Я не знал, как выглядит редактор. Я не знал ни одного человека, которому удалось напечататься, да и вообще никого, за исключением меня самого, кто пытался бы писать, а тем более публиковать написанное.
Мне не к кому было обратиться за советом, я не мог воспользоваться чужим опытом. А потому я сек, и принялся писать, чтобы набраться опыта самому. Я писал все — рассказы, статьи, анекдоты, шутки, очерки, сонеты, баллады, триолеты, песни, легкие водевили ямбическим тетраметром и тяжелые трагедии белым стихом. Эти разнообразные творения я засовывал в конверты, прикладывал марку для ответа и опускал конверт в почтовый ящик. О, я был плодовит! День ото дня росла гора моих рукописей, и в конце концов проблема добывания марок стала не менее трудной, чем проблема обеспечения сносной жизни моей вдовствующей квартирной хозяйки.
Все мои рукописи возвращались назад. Они возвращались непрерывно. Словно работала бездушная машина. Я опускал рукопись в почтовый ящик. По истечении определенного срока почтальон приносил ее мне обратно. Рукопись сопровождалась стереотипным печатным отказом. Какая-то часть машины, хитрое соединение шестеренок и кривошипов (не мог же это быть живой человек из плоти и крови!), находящееся где-то на другом конце, перекладывало рукопись в другой конверт, извлекало из моего конверта вложенную марку, наклеивало ее и прилагало напечатанный отказ.
Так продолжалось несколько месяцев. А я все еще блуждал в потемках. У меня все еще не накопилось ни крупицы опыта. О том, что находит лучший сбыт на литературном рынке — поэзия или проза, шутки или сонеты, рассказы или очерки, — я знал не больше, чем вначале. Правда, у меня уже появились некоторые — весьма туманные и неясные — представления, что минимальная оплата за тысячу слов — десять долларов, что стоит мне опубликовать две-три вещи, и редакторы начнут брать мой товар нарасхват, и что пребывание рукописи в руках редактора столь пустячный срок, как четыре-пять месяцев, вовсе не означает, будто она принята.
Признаюсь, что про минимальную оплату в десять долларов за тысячу слов, в которую я свято уверовал, мне довелось прочесть в каком-то воскресном приложении. Кроме того, мне следует признаться и в необыкновенной трогательной скромности: пусть другие, думал я, получают максимальные гонорары, как бы велики они ни были, я же согласен всю жизнь получать минимальную оплату. И как только начну печататься, то буду писать не более трех тысяч слов в день, только пять дней в неделю. Таким образом, у меня останется достаточно времени для отдыха, и я буду зарабатывать шестьсот долларов в месяц, не перегружая книжного рынка.