Сюжет заслуживает большей длины. Сделайте сцены, диалоги более развернутыми.
Кроме того, Вы слишком неожиданно, слишком резко обрываете. Рассказ не закругляется к концу, а обрубается топором.
Вам нужно разработать развитие сумасшествия героя, его психологии и психологии жестокости идеалистов из Ист-Сайда, как Вы это сделали в разговоре со мной.
Вкратце моя критика сводится вот к чему: взяв великолепный сюжет, Вы не раскрыли его во всем великолепии. Вы владеете им, вполне владеете — Вы его понимаете, но еще не выразили своего понимания так, чтобы и читатель понял. Все это, пожалуй, относится к Вашим рассказам в целом.
Запомните одно: рассказ следует ограничивать предельно кратким временем — одним днем, а если можно, и часом; если же, как это случается даже в лучших рассказах, необходимо охватить больший период времени, — например, несколько месяцев, то просто намекните или бегло, между прочим сообщите, сколько прошло времени, но описывайте только решающие моменты.
Дело в том, что развитие в принципе не подходит для рассказа, это область романа.
Рассказ — это завершенный эпизод из жизни, единство настроения, ситуации, действия.
Не считайте меня эгоцентристом потому, что я сошлюсь на свои рассказы, — просто я знаю их наизусть, и это позволяет сэкономить время. Снимите с полки и раскройте сборник «Сын Волка».
Все первые восемь рассказов построены на одной ситуации, хотя некоторые из них охватывают довольно большой период времени, но время только упоминается, и оно подчинено заключительной ситуации. Как видите, ситуация — на первом месте — вначале.
Сын Волка тоскует по женщине, он отправляется на поиски ее, ситуация заключается в том, как он ее обретает.
Рассказ «По праву священника» — это сцена в хижине, остальное же — вступление, подготовка.
«Жену короля» ни в одном аспекте нельзя назвать хорошим рассказом.
«Северная Одиссея», охватывающая большой период времени, дана от первого лица, в результате чего этот долгий период времени (вся жизнь Нааса) укладывается в полтора часа, проведенных в хижине Мельмута Кида.
Снимите с полки и раскройте сборник «Бог его отцов».
Первый рассказ — одна ситуация.
«Великая загадка» — одна ситуация в хижине, где используется вся прошлая история мужчины и женщины. И так вплоть до последнего рассказа «Женское презрение» посмотрите, как время в нем только упоминается, а ситуация используется целиком, а ведь это не короткий рассказ.
И так далее, и так далее.
Посылаю Вам «Нос»[27], чтобы Вы улыбнулись.
ФРЕДЕРИКУ БЭМФОРДУ
Письма видному оклендскому социалисту Бэмфорду больше связаны с общественной деятельностью Лондона. Ему же Лондон писал из Англии, где собирал материал для книги «Люди бездны».
Лондон, Англия
9 сентября 1902 года
Дорогой товарищ!
Наконец-то Ваше сердечное письмо в моих руках. Благодарю. За добрые пожелания горячо благодарю клуб Рёскина.
Дела здесь, в Лондоне, ужасны: они мне еще говорят, что это хорошие времена и все обеспечены работой, кроме нетрудоспособных. Ну, если это хорошие времена, то как выглядят плохие времена, я и представить себе не могу!
Ничего похожего на Калифорнию, и я не дождусь, когда вернусь домой. Книга на две трети написана, а материал для остальной трети собрал.
Горячо любящий
Глен-Эллен, графство Сонома,
Калифорния
2 октября 1905 года
Дорогой друг!
Нет, я никак не смогу поехать в Стэнфорд. Мне просто необходимо кончить книгу[28]. Я согласился дать отзыв на «Длинный день» для «Экзаминера» (автор книги социалистка, и ее книга о работницах в Нью-Йорке). Я согласился написать статью о Студенческом социалистическом обществе для «Интэрнэшнл ньюс синдикат». Я согласился написать статью в пятьсот слов о «Джунглях» Эптона Синклера для «Эпил ту ризон» и дополнительно рецензию на «Джунгли»[29] либо для херстовских газет, либо для нью-йоркского «Индепендента». И ни к чему из перечисленного (а все это для дела социализма) я не в состоянии всерьез приступить до моего отъезда на восток, а тогда я за три дня между Оклендом и Чикаго надеюсь все это сделать. К тому же я завален просьбами социалистов со всех концов страны выступить у них, так как они узнали, что я еду в лекционную поездку и побываю в различных частях страны. К этому, наконец, можно добавить, что лекция, которую я намереваюсь читать, еще не готова, я имею в виду лекцию для «Слейтон Лайсием бюро». Я буду в Окленде с 14 по 20 октября, и нам нужно бы повидаться за это время.
Искренне ваш
Мт. Дезерт, Мэн
15 дек. 1905 г.
Дорогой Друг и Товарищ!
Вместе с этим я возвращаю письмо Анны[30]. Вот это письмо! И из ее слов я понял, что мне можно присоединиться к ее поздравлениям вам.
Революция продолжается. Она продолжается!
Да, я получил Ваше письмо в Ньютоне (Айова). Чармейн сейчас пишет на него ответ.
«Кольере» заплатил мне 500 долларов за «Революцию»[31]. Не знаю, когда они ее опубликуют. Может быть, никогда. Понимаете, они могут испугаться. Давным-давно Мак-Клюр купил и заплатил мне за «Вопрос о максимуме», но там испугались и не опубликовали его.
В ближайший четверг я читаю «Революцию» в Гарвардском университете, а вскоре после этого я буду читать ее в Йеле, Колумбийском и в Чикагском университетах — все это под эгидой Студенческого социалистического общества.
Потом я буду читать лекцию для местных социалистов в нескольких больших городах.
Она продолжается. Она продолжается.
О! Когда я вернусь, у меня найдется что порассказать вам о столкновениях с хозяевами общества.
С любовью
К ЧАРМЕЙН КИТТРЕДЖ
Не позднее ноября 1905 года
Дорогая, дорогая Женщина!
В последние дни я почему-то очень много думаю о Вас, и необъяснимым образом Вы стали мне еще дороже.
Я не буду говорить о качествах ума и души, ибо ни на словах, ни даже в мыслях я не могу постичь, почему Вы внезапно неизмеримо возвысились над остальными женщинами.
О, поверьте мне, последние несколько дней я думал, я сравнивал: и я понял, что не только все больше и больше горжусь Вами, но восхищаюсь Вами. Дорогая, дорогая Женщина, как я восхищался Вами, например, вечером в среду! Конечно, мне нравилось, как Вы выглядите, но, помимо этого, я восхищался не столько тем, что Вы говорили или делали, сколько тем, чего Вы не говорили и не делали. Вами, Вами самой, силой, и уверенностью, и властью удерживать меня около себя, во имя того мира и покоя, которые Вы всегда дарили мне. Сейчас я еще тверже, чем год назад, уверен, что мы будем счастливы вместе. И уверен не сердцем, но умом.
30
Имеется в виду письмо Анны Струнской, в котором она сообщала, что направляет в Международное бюро в Брюсселе предложение санкционировать международные демонстрации и сбор средств к годовщине 9 января в помощь русской революции. Письмо Струнской заканчивалось словами: «Мое сердце отдано тому народу, который убивают сегодня ищейки царского правительства… Ночь длинна. Однако мы будем жить, чтобы увидеть восход солнца. Я приветствую Вас со скорбью и надеждой».