Катание закончилось побоями.
Вообще, в дождь Гропиусштадт был настоящим царством уныния и скуки. Никому из нас не разрешалось приводить друзей домой. Да и какие тут гости, – детская была слишком мала для этого! Почти всем детям, как и нам, досталось по полкомнаты. Я часто сидела у окна, прижавшись лбом к стеклу, и вспоминала свою деревню. Там-то мы знали, что делать в дождь, и были хорошо подготовлены к непогоде. Мы притащили из лесу толстый дубовый кряж и в плохую погоду вырезали из него маленькие лодочки. И когда, наконец, разражалась буря, мы срывались с места, хватали наши дождевики и бежали к ручью, чтобы скорее испытать наши корабли.
Мы строили гавани и устраивали настоящие регаты.
Да, а тут… Болтаться под дождём между высотками – удовольствие сомнительное.
Но что-то же должно было нас развлечь! Что-нибудь запрещённое, желательно строго запрещённое. Ага, ну, например, гонки на лифтах!
Как и все наши игры, гонки на лифтах были достаточно жестоким развлечением.
Например, мы ловили какое-нибудь дитё помладше, засовывали его в лифт и нажимали на все кнопки; другие в это время держали второй лифт. Несчастный ребенок должен был вознестись в лифте к последнему этажу со всеми остановками.
Со мной тоже часто проделывали этот номер, и именно тогда, когда мне нужно было безо всяких опозданий явиться с Аяксом после прогулки к ужину. Они давили на все кнопки, и проходил битый час, прежде чем я оказывалась на своём одиннадцатом этаже. У собаки – у той просто сдавали нервы от такой езды!
Особым кайфом было запереть в лифте того, кто поднимался в туалет, – ну он мочился в конце концов в лифте, – или отнять у ребёнка поварешку. Все маленькие дети выходили на улицу только с поварёшкой. Потому что только с помощью большой деревянной поварёшки можно было дотянуться до кнопок лифта. Лифты были сконструированы так, что человек без поварёшки был вообще полностью выброшен из жизни! Если поварёшка терялась или её отнимали другие дети, то – делать нечего, приходилось тащиться на одиннадцатый этаж пешком. Потому что другие дети, конечно, даже захоти они помочь, одолжить свою поварёшку не могли, а взрослые думали, что ты только бесцельно проводишь время в лифте и, вероятно, хочешь сломать его в конце концов.
Лифты часто ломались, и нельзя сказать, что мы не были причастны к этому. Мы действительно эксплуатировали их нещадно в наших гонках на скорость. Лифты ходили и так достаточно быстро, но существовало несколько приёмов, которые позволяли гонщику выиграть ещё две секунды. Так, например, внешнюю дверь нужно было закрыть очень быстро, но при этом ещё и очень осторожно, потому что, если её захлопывали, от неё отваливался очередной кусок. Внутренняя дверь закрывалась автоматически, но если ей немного помочь руками то она закрывалась быстрее. Ну или ломалась… Да, в гонках на лифтах мне не было равных!
Наших тринадцати этажей нам скоро уже не хватало. Кроме того, управдом постоянно наступал нам на пятки, земля горела у нас под ногами с этими лифтами!
Проникать в подъезды других домов нам, детям, было строго-настрого запрещено, да у нас и ключей-то не было. Правда, во всех домах в Гропиусштадте была чёрная лестница, по которой обычно поднимали мебель. Вход под лестницу был закрыт решёткой, но я знала, как преодолеть это препятствие. Сначала аккуратно просовываешь голову, – это было сложно, – ну, а если влезла голова, то, значит, влезет и тело. Только настоящие жирдяи не пролезали. Так мы и открыли настоящий лифтовый рай, точнее я первой открыла. Дом в тридцать два этажа! Лифты – просто шик! Только там нам впервые открылось, на что способна современная подъёмная техника. Особенно охотно мы играли там в прыжки. Когда все пассажиры подпрыгивали во время подъема, лифт останавливался, и вопрос был только в том, откроется ли дверь. Так что от прыжков дух захватывало!
Или вот ещё совершенно сенсационный фокус: если потянуть ручку аварийной остановки не вниз, а как бы немного вбок, то дверь открывалась, а лифт продолжал нестись дальше, и можно было видеть, насколько быстры они, лифты! Бетонные перекрытия и двери со свистом пролетали прямо перед носом.
Ну а самым настоящим испытанием храбрости было нажать кнопку аварийного вызова. Звучал звонок, в громкоговорителе раздавался голос управдома, и нужно было уносить ноги. В общем-то, в тридцатидвухэтажном доме у нас были неплохие шансы удрать от него. В ответ управдом пытался караулить нас из засады, но всё же ловил он нас редко.
Но лучше всего в плохую погоду было в подвалах. Игры в подвалах были одновременно и самыми увлекательными и самыми рискованными. Мы знали все ходы и выходы в подвалах высоток. Там каждый квартирант имел отдельный бокс, ограждённый проволочной сеткой. Сетка не доходила до потолка, короче говоря, её можно было перелезть, и мы играли там в прятки; чем дальше заползёшь, тем меньше шансов быть найденным. Было чудовищно жутко посреди чужого хлама в этом сумеречном подвальном свете… Плюс к этому ещё и страх, что кто-нибудь из хозяев придёт. Мы же понимали, что делаем что-то очень запрещённое!
Мы соревновались в том, кому посчастливится найти в чуланах самое изысканное барахло: игрушки, там, или одежду, например. После того, как итоги соревнования были подведены, мы уже не знали точно, откуда и что вытащено, и бросали всё это шмотьё, где попало. Иногда, то, что казалось нам действительно стоящим, мы забирали с собой. Конечно, выходило так, что там, в подвалах мы занимались как раз тем, что называется кража со взломом. Но за руку нас так ни разу и не поймали! Так, почти автоматически, мы постепенно утверждались в мысли, что всё разрешенное – невыносимо скучно и пошло, и что сладок только запретный плод.
Рядом с универмагом напротив нашего дома я была персоной нон грата.
Совершенно безумный дворник был там… Он просто зеленел от злости, если рядом появлялась я с собакой. Он утверждал, что мы с Аяксом – причина и источник всего мусора, что окружает универмаг. Ну да, там действительно воняло, если, конечно, присмотреться и принюхаться. Хозяева магазинов выпендривались друг перед другом утончённым оформлением своих магазинов и благородными витринами, но мусорные баки позади были постоянно переполнены и воняли страшно. По пути к универмагу прохожие всё время вступали или в растаявшее мороженое или в собачье дерьмо и давили банки из-под кока-колы и пива.
Дворнику же по долгу службы приходилось вечерами убирать все эти ошмётки. Неудивительно, что весь день он крейсировал по округе в надежде поймать хоть кого-нибудь из злостных загрязнителей. Но противостоять бизнесменам, которые швыряли мусор мимо урн, он не мог. С хронически пьяными гопниками связываться не осмеливался. Бабушки-собачницы встречали его надменными отповедями. Так и выходило, что яростная борьба с детьми, проигрывавшими ему в весовой категории, есть единственная отдушина в его нелёгкой судьбе. На мне он отрывался, как только мог.
В магазинах детей тоже не очень-то любили. Когда кто-нибудь из нас был при деньгах, мы всей гурьбой неслись в кондитерскую. О, для нас ведь это было настоящим событием! Эта сцена, когда дюжина голодных детей вламывалась в магазин, и начинались горячие споры что же купить на эти гроши, неописуемо нервировала продавщиц. Мы, в свою очередь, всем сердцем ненавидели владельцев магазинов и считали актом высшей справедливости, когда кому-нибудь из нас удавалось стырить несколько конфет.
В помещении универмага располагалось ещё и бюро путешествий. Мы часто прижимались носами к его витрине, – внутри нам нечего было делать. В витрине на стендах висели чудесные картинки с пальмами, пляжами, неграми и дикими животными, и между картинками парила модель самолёта. Мы часто представляли себе, как будет здорово, когда мы наконец-то сядем в этот самолёт, полетим прямо на пляж и взберёмся на пальму, откуда видны настоящие носороги и львы.