— Александр Леонидович, вот вы разговаривали с Максом Планком и спросили у него: когда квант действия будет применен в биологии? И он вам ответил: когда этого захотят биологи! И на ваш второй вопрос: может ли это быть, он ответил: может… Ведь это было так многозначительно, если не сказать больше. Макс Планк!
В июле 1925 года в Колонном зале Дома Союзов в честь двухсотлетия Академии наук — тогда Всесоюзной Академии наук — был дан банкет, на который среди других ученых пригласили известного физика профессора Берлинского университета Макса Планка. Меня познакомил с ним президент Академии наук Александр Петрович Карпинский. Он подвел меня к сидевшему за столом Планку и сказал, что я прошу разрешить задать ему один научный вопрос. Планк встал и протянул мне руку. Это был высокий человек, уже лысый, рыжеватый, во фраке с большим белым крестом с золотым ободком под галстуком на белоснежном пластроне. Говоря, он улыбался и старался, чтобы собеседник его понимал. После краткого разговора он задал мне также один вопрос:
— Вы корреспондент или биолог?
Когда я ответил, что я биофизик, он сказал:
— Это меня чрезвычайно радует, но то /он подчеркнул это слово/ будет еще не так скоро.
— Если свет квантуется, — ответил я, — то наиболее тонкие атомные процессы в организме…
Я не кончил фразы.
— О, — произнес он, поглаживая ус, — это — дело многих десятилетий.
Таков был наш разговор с Максом Планком, одним из величайших физиков мира! Его необычайное чутье было верным. Физическая химия уже была близка к квантово–механическим воззрениям. Мои же вопросы были более чем преждевременны и даже неосторожны. Что делать!
Возникновение электронной медицины, впервые так удачно названной К. Э. Циолковским, можно отнести именно к тому времени, когда я совместно с двумя калужскими врачами — С. А. Лебединским и А. А. Соколовым — накопил те 83 истории излечения отрицательными ионами воздуха ряда заболеваний разной этиологии и патофизиологии.
Электронная медицина… Это — фундаментальный факт.
После того, как была доказана корпускулярная природа электричества — электричество состоит из частиц — оказалось, что эти частицы, именно ионы, можно вдыхать. В этом суть аэроионотерапии. Пусть мы вдыхаем электричество в очень малых количествах, но качественно оно ничем не может быть пока что заменено. Во имя этого большого, нового дела можно было поработать, поспорить, побиться с врагами нового, прогрессивного. Стоило ли? Да, стоило!..
Борьба за новую электронную медицину была очень ожесточенной и длительной из–за двух основных причин: во–первых, не была создана биологическая квантовая механика, которая давала хотя бы приближенное объяснение поразительным фактам, полученным мною в опытах и наблюдениях, и, во–вторых, автор руководствовался больше экспериментом и интуицией, чем теоретическим толкованием явлений, возникающих при воздействии на организм электронами или ионами. Та же теория, которая была в свое время построена автором в труде «Морфогенез и эволюция с точки зрения электронов», не была опубликована. Тогда уже я мог сказать, что в основе всякого биохимического явления лежит электрическое, точнее — электронное явление. А это пришло в науку только в пятидесятых годах, и теперь уже стало трюизмом, что в основе всякого патологического изменения лежат биохимические явления.
Только теперь, благодаря блестящим работам физиков в недавнее время, можно уже постепенно привлекать квантовую механику на службу «электронной медицине», «электронной биологии» и «электронной физиологии». В этом направлении эксперимент определил теорию, которую придется создавать уже следующим поколениям.
Во второй четверти XX века в медицине наступила новая эра — медикам пришлось посторониться, в медицину дружной гурьбой вошли физики, биофизики, инженеры самых различных специальностей, химики, физико–химики, математики, наконец, кибернетики и другие специалисты, ничего, казалось бы, не имеющие общего с медициной. Но это неверно: к медицине, как и к любой другой науке, имеет отношение всякий ученый, кто хочет и может улучшить эту науку своими знаниями, своим талантом.
УДИВИТЕЛЬНАЯ ЛАБОРАТОРИЯ
Владимира Леонидовича Дурова я заочно знал еще с детства, когда он выступал со своими дрессированными зверями в Москве и в других городах Европы. Но только в конце 1923 года мой хороший знакомый, инженер Бернард Бернардович Кажинский, познакомил меня с В. Л. Дуровым. Между Владимиром Леонидовичем и мною с первых же дней установилась большая человеческая дружба, которая не прекращалась до последних дней его жизни. С тех пор я стал постоянным гостем семьи Дуровых, принимал активное участие во всех интереснейших исследованиях, проводившихся в Практической лаборатории по зоопсихологии, основанной Наркомпросом для углубления и расширения замечательнейших работ В. Л. Дурова.