Целая эпоха моей жизни была связана с Лабораторией зоопсихологии. В самом деле, с 1924 по 1931 год, то есть почти семь лет, я состоял старшим научным сотрудником и членом Ученого совета лаборатории, представлял ей доклады и производил немало опытов и наблюдений над животными совместно с А. В. Леонтовичем и Г. А. Кожевниковым — вдумчивыми и умными биологами. Близкое знакомство и дружба с ними, их исключительное внимание к моим исследованиям и собственные многочисленные наблюдения в лаборатории привели к энергичной защите этих работ. Академик Александр Васильевич Леонтович, после долгих размышлений, решил поставить вопрос об этих работах перед научным мнением мировой общественности.
Этот вынужденный шаг был продиктован необходимостью, ибо большая научная проблема не получала должной поддержки. Молчать было нельзя! Наука стояла на пороге больших открытий и требовала к себе внимания. Мнение мировых авторитетов могло сыграть немалую роль.
Александр Васильевич Леонтович написал несколько писем об этих работах заграничным ученым, в частности — Фритьофу Нансену, знаменитому физиологу Шарлю Рише, не менее знаменитому Арсену д'Арсонвалю и другим крупнейшим ученым, указывая на необходимость рассмотрения работ в области аэроионизации и космической биологии. Это было в 1926 и 1927 годах, когда я уже постепенно терял всякую надежду на получение возможности более продуктивной и глубокой научно–исследовательской работы, ибо, конечно, исследования, проводимые в Зоопсихологической лаборатории и в лечебнице В. А. Михина, не могли меня удовлетворять.
Перед моими глазами уже ясно вырисовывались контуры обширных исследовательских работ в области биофизики, электрофизиологии и космической биологии. Далее ждать было безрассудно и даже преступно.
Не менее активно меня поддерживал профессор Григорий Александрович Кожевников. Он несколько раз ездил в Наркомпрос РСФСР, лично выступал в комиссии по заграничным командировкам, настаивая на том, чтобы я мог получить командировку в Париж и Нью — Йорк, где меня ждали, чтобы я имел возможность прочесть курс лекций. Уже несколько академиков и видных профессоров Франции вступили со мной в научную переписку. Они выдвигали мою кандидатуру в почетные академики Парижской академии наук в качестве почетного профессора. В США среди ученых тоже нашлись сторонники моих работ, и немало приглашений поступило в мой адрес.
Работа в Практической лаборатории зоопсихологии оставляла много времени для теоретических и экспериментальных работ в других местах и по близким проблемам электробиологии, что имело большое значение в ходе эволюции моих научных идей. Это было большое преимущество для исследователя! Размышлять над волнующей задачей — это самое важное, самое главное в научной работе. Затем уже идет выработка методики исследований и обрисовываются контуры самого исследования. Но в начале всякого научного открытия идет упорная работа мысли. После того как появилась или даже молниеносно мелькнула та или иная идея, ученый приступает к ее «материализации». Он рассматривает ее и так и сяк, направляет на нее оружие своего научного арсенала, своей эрудиции и приходит к тем или иным выводам.
Имея много свободного времени, зарабатывая не только в лаборатории, но и научно–популярными статьями, я мог посвятить себя изучению некоторых биофизических вопросов, которые считал весьма важными для будущей науки.
Я также имел возможность заниматься исследованиями в области медицинской статистики. На этой почве я подружился с нашими видными статистиками: Е. Е. Слудским и С. П. Бобровым. Я изучил математическую статистику, которая впоследствии весьма пригодилась при работе с цифровыми данными, полученными в опытах с аэроионами. А в те годы (1927―1929) я опубликовал ряд работ по космической медицине, вышедших под редакцией Народного комиссара здравоохранения профессора Н. А. Семашко. Все эти обширные работы дали мне возможность вскрыть ряд чрезвычайно важных закономерностей, которые только в настоящее время, то есть спустя тридцать лет, начинают получать подтверждение в ряде работ других исследователей, как у нас, так и за рубежом.
Мой доклад «Влияние ионизированного воздуха на моторную и половую деятельность животных», установивший факт влияния аэроионов на функциональное состояние нервной системы и прочтенный мною 19 и 26 марта 1926 года на заседании Ученого совета Лаборатории зоопсихологии, был помимо моей воли и без моего ведома распространен корреспондентами во многих странах Европы и Америки.
В Италии в 1927 году уже появились первые печатные отклики на эти исследования.