Отвечая на ваше предложение подробно рассказать о моем «переходе» — предложение, на которое я откликаюсь с превеликим удовольствием, хотя и не без известной осторожности, — я опишу далее ту основную линию, по которой следовал человек, который прожил в качестве женщины 38 лет, начал определять себя как небинарного человека и затем влился в мужской мир, не обосновываясь, однако, полностью в этом гендере, потому что для того, чтобы быть по-настоящему признанным как мужчина, я должен был бы замолчать и слиться с натурализованной магмой маскулинности, никогда не раскрывая моей диссидентской истории и моего политического прошлого. Добавлю, что я не смогу рассказать вам те банальности, которые последовали бы, если бы я не был так в себе уверен и если бы не занимал в качестве трансчеловека таких незыблемых позиций во всех крупных цифровых шоу цивилизованного мира[8]. С 16 ноября 2016 года я — обладатель паспорта с мужским именем и полом, а значит, никакие административные ограничения не стесняют ни мою свободу передвижения, ни мою свободу слова.
Мне приписали женский гендер при рождении, в католическом городе тогда еще франкистской Испании. Жребий был брошен. Девочкам не разрешалось делать бо́льшую часть того, что делали мальчики. От меня ожидали, что я буду выполнять репродуктивный гендерный и сексуальный труд — эффективно и молча. Я должен был стать милой гетеросексуальной партнершей, хорошей женой и матерью, скромной женщиной. Я вырос, слушая тайные, передаваемые шепотом истории об изнасилованиях, о молодых женщинах, которые ездили в Лондон, чтобы сделать аборт, о вечно незамужних подругах, которые жили вместе, не подтверждая свою сексуальность публично, — «лесбухи», как презрительно называл их мой отец. Я был в ловушке. Пространства для маневра у меня было не больше, чем если бы меня прибили гвоздями. А почему? Что было такого в моем детском теле, что позволяло предсказать всю мою жизнь? Не поймешь ничего, хоть раздери себя в кровь. Не поймешь ничего, хоть упрись спиной в решетку гендера с такой силой, что она тебя чуть ли не перережет надвое.
Так же необъяснимо для меня было, почему женщины, которых подавляют, насилуют, убивают, должны любить и посвящать жизнь своим угнетателям — гетеросексуальным мужчинам. Выхода не было, но я должен был его найти, ибо я ощущал, что зажатым между двумя стенами — мужественностью и женственностью — я не смогу существовать. Я был спокойным ребенком, который сидел в своей комнате и производил мало шума; из этого мои родители заключили, что я буду особенно послушным телом и очень легко поддамся должному воспитанию. Но я смог оказать сопротивление этому одомашниванию и выжил в процессе систематического уничтожения моей жизненной энергии, который выстраивался вокруг меня всё мое детство и юность.
Этой жизнеспособностью я обязан не психоанализу и не психологии, а наоборот, феминистской, антирасистской, лесбийской и панк-литературе. У меня не было ни малейшей предрасположенности к общению, и книги стали для меня настоящими проводниками по пустыне фанатизма полового различия. Как в XV веке произведения Джордано Бруно или Галилея положили конец геоцентризму, так и эти книги были написаны, чтобы положить конец психоаналитическому убеждению, которое приравнивает всякое сопротивление бинарности к психозу. Я помню, как в первый раз нашел у букиниста в Мадриде испанский перевод «Лесбийского тела» Моник Виттиг[9] — книжку 1977 года, выпущенную в издательстве «Пре-Текстос». Помню розовую обложку и преждевременно пожелтевшие страницы. Словно бы одного названия было недостаточно, на обложке был напечатан один из абзацев книги: «лесбийское тело, пена, слюна, слезы, ушная сера, моча, кровь, гной, молоко, кислород, кишечные газы, брюшина, сальник, плевра, влагалище…»[10]. Покупая ее, я попытался, насколько это было возможно, спрятать обложку от продавца, не в силах принять на себя позор, который представляла в 1987 году покупка книги под заглавием «Лесбийское тело». Помню, продавец посмотрел на меня с презрением, но и с облегчением, так как ему наконец удалось избавиться от издания, маравшего его полки, словно разбитая банка, из которой сочится какая-то тухлая дрянь. Она стоила мне 280 песет. Истинная ее ценность для меня была неизмерима. Чтобы открыть для себя другие книги, которые привели меня туда, где я нахожусь сейчас, мне пришлось поездить по миру и освоить новые языки: так я нашел «Сафо и Сократа» Магнуса Хиршфельда, «Орландо» Вирджинии Вулф, «Увидеть женщину» Аннемари Шварценбах, «Доклад против нормальности» Фронта гомосексуалов за революционное действие, «Гомосексуальное желание» Ги Окенгема, «Женоподобного мужчину» Джоанны Расс, «Алхимию тела» Лорена Камерона, «В моей комнате» Гийома Дюстана, газеты Лу Салливана, романы Кэти Акер, феминистское прочтение истории науки, предложенное Лондой Шибенгер, Донной Харауэй и Энн Фаусто-Стерлинг, теоретические тексты Гейл Рубин, Сьюзен Сонтаг, Джудит Батлер, Терезы де Лауретис, Ив К. Седжвик, Джека Халберстама, Сьюзен Страйкер, Сэнди Стоун и Карен Барад. Благодаря всем этим текстам, я научился видеть красоту вне закона гендера. Я схватил эти книги и бросился бежать, как бегут, спасаясь от смертельной угрозы, как будто земля подо мной горела, и я всё еще бегу, спасаясь от рабства бинарного режима полового различия. Именно благодаря этим еретическим книгам я выжил и, что еще важнее, смог вообразить выход.
8
Снова перефразируя Красного Петера, который ссылается на свои незыблемые позиции «на сценах всех крупных варьете цивилизованного мира» Пресьядо отсылает к своей известности как философа и куратора, которая отчасти защищает его от стигмы трансгендерности.
9
Моник Виттиг (1935–2003) — французская философиня, одна из основоположниц лесбийского феминизма, авторка концепции гетеросексуальности как политического режима и лесбийства как политического сопротивления.
10