***
- Это был дальний родственник. Мне было лет семь, может, восемь, не знаю. Он посадил меня на колени... лицом к себе... В общем, всё так началось. Том предлагает мне руку, на которую я смотрю. Аккуратно двигает её по обивке дивана. Впервые я чувствую себя такой слабой, но этого не боюсь. - Скажите, как это было, дарлинг, - я замечаю, как Том понижает голос, как выступает его спокойный бархатный тон. - И больше вам не нужно будет бороться - позвольте мне сделать это за вас. Он так чарующе мягок, что даже если бы я не хотела, то поддалась. - Когда он начал лезть под юбку, меня охватил сильный страх... я ничего не понимала и не могла пошевелиться, а он ворочал меня, как куклу. Вначале трогал через бельё, и я чувствовала его возбуждение - от этого меня начинало тошнить... Потом он раздел меня, но я не могла сопротивляться - у меня как будто не было сил... - Просто договорите. Расслабьтесь сейчас до конца. Его пальцы аккуратно поглаживают мои. - Что он с вами делал, дарлинг? Что он вам говорил? - Я просто лежала, как он меня положил. Единственный раз, когда я пыталась сопротивляться - когда он развёл мне ноги. Но он был сильнее, конечно, - и раскрыл меня заново без труда. - Хотите меня обнять? - Я не знаю. - Могу я... попробовать это сделать? Будет нормально, если вы прислонитесь ко мне... вот так. Вы ведь почти закончили... Всё хорошо.
***
Слёзы брызгают, словно мне дали на них разрешение - я закусываю губы, лишь бы молчать, отворачиваюсь, лишь бы Том не увидел. Тело пытается плакать, а я прихожу от этого в ужас. Оно предаёт меня. Предаёт! Вот бы что-то сказать, разбить этой фразой свою волну, рассечь ей, как подточенным волнорезом, но у меня нет дыхания, нет голоса и нет... сил. Чувствуя отвращение и жалость к себе, я закрываю лицо руками и всё-таки разрываюсь. Так люди не плачут; наверное, так воют звери. Это станет самым большим унижением в жизни. Но я уже начала.
Доверие
- У меня есть гостевая спальня. Я могу вас перенести... - Не надо. Я просто... останусь здесь. На самом деле, мне всё равно. Я едва могу говорить, потому что уже засыпаю. Во всём происходящем - какая-то нереальность. Дом купается в дымке и полутьме. Бэррингтон не спорит, аккуратно перекладывает меня с плеча на диван, и его руки впервые настолько нежные. Не знаю, обращаются ли так с людьми. Он аккуратно распрямляет мне ноги, на пару мгновений большой ладонью накрывает каждую из ступней - я чувствую это тепло сквозь капрон, - и, наверное, думает, что я замёрзла: приносит откуда-то нормальное одеяло. Затем он молчит, пока собирается - я слышу отголоски его шагов. Он пытается не шуметь, закрывает медленно двери, а напоследок - аккуратно зашторивает окно и выключает ночник. - Дарлинг, - слышу я, прежде чем совсем провалиться в сон, - спите сладко. Теперь всё будет хорошо. И мне кажется, он целует меня в подбородок и губы, но слишком легко для того, чтобы я смогла это осознать, и слишком быстро, чтобы я успела ответить.
***
Я просыпаюсь около вечера. Не сразу - долго лежу в полудрёме и чувствую, как неудобно перекрутилось платье и, кажется, сполз чулок. Я лениво вспоминаю, где был ночник, чтобы его включить. В комнате непроглядная темнота, но при тусклом уютном свете она становится похожей на шоколад. Вырисовываются предметы у дальних стен. Теперь я могу всё найти. На столике - записка. Почерк примерно-ровный: «Если вы проснётесь до моего приезда, то можете пользоваться всем, чем нужно. Пообедайте, примите душ, если хотите - перелягте в гостевую спальню. И не вздумайте уходить - я не оставил запасной ключ». Я поправляю одежду и волосы, складываю одеяло и только потом спрашиваю у тишины: - Том? Но она не отвечает мне: лишь в коридоре тикают мирно часы.
***
В его ванной всё по-британски сдержано. Два крана у раковины вместо европейского одного. После общих душевых в госпитале ванна кажется мне почти роскошью, а ещё здесь есть много личного: запахи, флаконы у зеркала и даже - полная корзина белья. Не знаю, почему она - откровение, но я вижу её и до конца просыпаюсь. Я в чужом абсолютно доме. Мне доверяют настолько, что я здесь одна. Чулки мне натёрли, платье я тоже снимаю, не могу удержаться - трогаю руками банный халат, который висит на стене. Он на мужские плечи и, наверное, вечерами его надевает хозяин. Тому он, должно быть, очень идёт. Я включаю воду, хотя сомневаюсь, что имею на это право. Кажется, здесь нет ничего для женщин, но я всё равно открываю каждый из пузырьков. «Боже мой!» - вертится на языке. Я обнимала его так тесно... Теперь - это чувственное воспоминание. Его руки ложились на бёдра, гладили по спине, и потом, сидя в его ванне совершенно - окончательно - голой, я могу думать лишь о том, как бы он по-другому смог прикоснуться ко мне. Вода чистая - я ничего не нашла - и горячая: кожа - до красноты. Может быть, выпарит из меня эту встречу. Хотя я не могу теперь просто уйти...