Тошнота
Я сижу у барной стойки, словно попав в сцену из какого-то фильма. Разве что паб британский - здесь особенный, мрачный лоск. Деревянные высокие стулья, покрытые тёмным лаком, неразговорчивый хмурый бармен, немного престарелые гости... И непривлекательное лицо. - Можно отметить у меня, - предлагает он. - Паб скоро закроется. - Есть, что выпить? Как будто не понимаю. - Скотч, виски, текила, брют... Я молча встаю, чувствуя себя слегка пьяной, молча терплю его руку у себя на бедре, пока мы ищем такси. В конце концов, это судьба: он подвернулся в агентстве, как только я выставила дом на продажу. Теперь он будет жить в моей спальне, а я - в спальне с Чипо, но мы всё же можем пересекаться. Когда мы входим в квартиру (небольшую, с запахом сигаретного дыма), его рука скользит по пояснице, отыскивая застёжку. Не сказать, что плохо, скорее - привычно, и меня подташнивает от попыток поцеловаться. Я жду, когда, наконец, придёт возбуждение. Оно должно быть здесь, в глубине живота. - Стой. Он прижимает меня к стене, и я чувствую липкий ужас. Мужское тело сильнее, а я могу стоять за других, а за себя - опускаю руки. В какой-то степени мне всегда кажется, что я заслужила свою ненормальную жизнь. Я не размыкаю губы в ответ и царапаюсь о подбородок; он напорист, у меня дрожит тело, вязнут друг в друге мысли, я хочу вырваться - и хочу, наконец, остаться. Пускай будет, как будет, я просто перетерплю. Может, это и надо делать вначале - а потом наслаждаться. - Дай мне минуту, - прошу я среди поцелуев, морщась от чужого вкуса во рту. - Можем чего-нибудь выпить. Я напьюсь и смогу? - Хорошо, дарлинг, - и его голос звучит не так, это не та интонация, не тот человек. - Ванная комната справа. И его глаза поблёскивают плотоядно - от такого хочется отмываться, кожу сдирая щёткой. Его похоть для меня отвратительна. Это не страсть, это очередное дерьмо, в котором я собираюсь тонуть. Ненавижу. В ванной я уже трезвая, ладони кладу на кафель, негромко считаю до десяти. Я могу уйти, когда захочу, я могу дать ему между ног, если что, у его квартиры есть и дверь, и окно, в которое я смогу убежать, а ещё я здесь одна, а он - лишь мужчина. В итоге - я ухожу бесшумно, трясясь, как припадочная. За углом меня выворачивает в мусорный бак, а чтобы поймать такси приходится идти два квартала с притушенными фонарями. Я хочу плакать, но не могу, хочу впасть в истерику, вырвать эмоции, как еду, но лишь заталкиваю по привычке и говорю: «подавись». Подавись и умолкни! Какая слабая никчёмная тварь.