***
Перед свадьбой, за пару дней, я знаю точно о нашей встрече. - Это будет дурацкий вечер. У меня есть длинное платье в пол.
Горячая кожа, прохладная ночь
У него, как всегда, вид хорошего парня. И плечи даже шире, чем были до. В застёгнутом на одну пуговицу пиджаке, с плотно прижатым к шее воротником, с запонками на манжетах - они видны, когда Том поднимает руку, чтобы поправить очки. Он внимательно слушает пожилую даму из комитета, а в ладони - блюдце со свадебным тортом. - Слышала, что он свободен. Я вздрагиваю и оборачиваюсь: Чипо слизывает с пальцев крем, внимательно глядя на гостя. - Ты сделала это из-за меня. - Он мог бы не принимать приглашение, но приехал. Я молча поправляю тиару на её голове, а затем отворачиваюсь и снова опрокидываю в себя целый бокал. - Подойди к нему. - Никогда. - Перестань напиваться. - Я расслабляюсь. Нотации - сейчас они будут, я слышала их сегодня, Дамира подходила ко мне с тем же самым: «Пей помедленней - ты не в баре». А жаль. Между тем, Чипо не отставляет от меня вино, не пытается подманить к нам кого-нибудь из важных гостей, чтобы переключить меня на работу. Она наполняет новый бокал до краёв и отдаёт прямо мне: - Расслабляйся, - разрешает Чипо, а может, даже приказывает, - и просто раскрой рот, когда это будет необходимо.
***
Бэррингтон теряется за другими гостями, и у меня возникает иллюзия, что его нет. От этого хочется пить даже больше, зато я не испытываю вины. Здесь многие: и из деревни, простые, не говорящие по-английски, и врачи из соседней больницы, и дети, а ещё - несколько шишек и спонсоров. Это крупная, но скромная свадьба, зато новобрачные светятся, а спортзал украшен на славу. «Я с вами не поздоровался», - мог бы сказать он, появляясь из-за плеча. «Вы забыли наш разговор?» «Я подошёл именно потому, что всё помню». А потом мы могли бы потанцевать. Я не люблю - просто так романтично. Интимно. Правильно. Я бы обхватывала рукой его плечи, он - мою талию, а может, бедро, моя грудь прикасалась бы к натянутой ткани мужской рубашки, и под что-нибудь вроде британского Портисхед мы бы топтались среди толпы. Покачивались, как две лодки между волн из людей. У меня внутри был бы его запах, а не запах вина. Между пальцев - пальцы, а не бутылка. Вот такая сопливая чушь, и я понимаю, что пора удаляться - кажется, я всё-таки напилась. Никто не должен краснеть за меня. Я ищу взглядом фигуру - просто так, напоследок, - но нахожу лишь других знакомых. Я неровно салютую всем бокалом и поднимаюсь из-за стола, кажется, не вызывая никаких подозрений. Меня никто не задерживает - свадьба подходит к концу, уже давно за полночь; приподняв подол платья, я выхожу на воздух. Здесь лучше: недавно был дождь, и теперь пахнет землёй и мятой. - Извините, - врывается его голос в эту мягкую тишину, и мне хочется плакать - так ёкает в животе, - мне всё же неловко, что мы не здоровались. Я оборачиваюсь и вижу: Том протягивает мне руку, но в его взгляде я читаю и сомнение, и неуверенность. Вместо своей ладони я вкладываю в его руку бокал: - Отнесите в зал, пожалуйста. Я ухожу. Это грубо? Конечно. Но всё ещё впереди. - Мне казалось, мы договорились, - продолжаю я с той безжалостностью, которая появляется в опьянении. - Вы всё делали правильно, пока не пришли сюда. - Это вы сюда пришли. Я осекаюсь. Должно быть, он прав: я вижу в другой руке телефон с непогасшим экраном, и вполне очевидно, что человек вышел на улицу поговорить. А я притащилась следом. Какое неприятное совпадение: я чувствую себя так, словно подстроила встречу, сама захлопнула эту ловушку. Бэррингтон вежлив - и он не проходит мимо. Не может. - Хорошо. Извините. - Нет. Я останавливаюсь, хотя уже взяла в руку подол. Кто-то прикрывает дверь в зал, откуда льётся свет, и мы остаёмся в полумраке - работают лишь уличные фонари среди клумб; от этого кажется, что лицо Бэррингтона чёрствое и серьёзное. Тени заламываются у него под очками. Тускло бликуют глаза. - Что? - Прошу прощения, дарлинг, но вы грубите мне почти каждую встречу. Почему я должен вас извинять? - Потому что вы хороший? - Вы сами сказали, что хороших не существует. Моя голова плохо работает, и я не нахожу ответа на этот выпад. Вино течёт вместо крови по венам, и даже то, что мы стоим рядом, заставляет меня реагировать - я чувствую, как возбуждаюсь. От слабого запаха тела, от прямого контакта глаз, даже от того ненавязчивого движения, каким Бэррингтон убирает в карман телефон: он перекручивает его между пальцев прежде, чем опустить. - Хотите продолжить спор? - Нет. Хочу с вами поговорить. - Сейчас два часа ночи - подождите до завтра. - Как вам охрана? - словно не слышит он, и только тяжелеет гладковыбритый подбородок. - Вас устраивает? - Обсудите с Дамирой, а не со мной. Я понимаю, что опасно несдержанна, а Бэррингтон, кажется, тоже немного пьян, и наши разговоры ведут к перепалке; следует остановиться, пока мне не захотелось выкинуть финт. - Давайте разойдёмся. - Что у вас с мужчинами? - вдруг спрашивает он с таким видом, словно интересуется о погоде. Тон вежливый, но я чувствую, как внутри человека натягивается тетива: кажется, он собирается хорошенько унизить меня. Дать по губам за все выходки. Высказать. - У вас есть любовник, дарлинг? Это так на него не похоже. Вот она - теневая сторона солнца? Хорошие мальчики умеют хорошо издеваться. И ладно. - Я плохо отношусь к мужчинам, - говорю я спокойно, поддерживая вызывающую откровенность, - рассказать вам в подробностях, почему? Бэррингтон снова меня игнорирует, делает это почти напоказ: - Как же секс? - без ложных стеснений интересуется он, разве что неловко поправляя очки. - Спите с женщинами? - Сама с собой. Возможно, это уже не его уровень, и он на мгновение отводит глаза, словно школьник. Не мои проблемы. Он сам это затеял - и сам ввязался. - Меня это устраивает. Женщины не волнуют, а от мужчин тошнит. Рассказать вам про мастурбацию? Я даже не сомневаюсь в своей победе. Теперь можно уйти домой и, возможно, напиться: всё равно я сплю совершенно одна. - Расскажите. И это действительно ошарашивает меня. Я уже сделала шаг, а теперь почти оступилась - Бэррингтон машинально дёрнул рукой, готовясь меня подхватить. Дёрнул, но убрал её в карман брюк. - Что? - Вы предложили - я согласился, - невозмутимо поясняет он. - Так что я слушаю. Расскажите. У него очень самоуверенный вид. Слегка согнутая спина - он подался вперёд, как бы выказывая интерес, - небольшая улыбка, азартные огоньки где-то в глубине глаз. Он раздражает, возбуждает и... не кажется мне опасным. Я складываю на груди руки, но говорю тем же холодным тоном: - Когда женщина испытывает желание, она намокает... - Думаю, я знаю общую теорию, дарлинг. Расскажите мне о себе. Я не подстроила эту встречу, но дверь ловушки захлопнулась у меня за спиной. Я чувствую, как холодеют пальцы. Глаза Тома - по ту сторону от решётки. Какой же грязный приём. Пока я молчу, его улыбка становится шире, а лицо почему-то смягчается. Бэррингтон думает, что я не смогу, делает даже вдох для подготовленной речи, сводит к переносице брови... Но я перебиваю его. - Обычно я снимаю одежду, но бывает, что нет, - начинаю я безразлично, выливая весь поток на него, словно ведро помоев. - Пока я жила с Чипо, то мне приходилось скрываться: ну, знаете, как подросткам. Уткнувшись лицом в подушку, под которой ваша фотография, я просовывала руку между ног и ласкала себя, не издавая ни звука. Это незаметно, если делать среди ночи, когда все вокруг спят. Но сейчас я могу просто прийти в комнату, сбросить платье и расставить ноги - никто не побеспокоит меня. Чипо уехала. Я буду гладить себя, пока не намокну, а потом - пока не закончу, может быть, даже несколько раз. У меня будут влажные и скользкие пальцы. И я позволю себе стонать. Достаточно? - Думаю, что вполне. Заметны расплывшиеся зрачки, но в остальном - Бэррингтон невозмутим. Я ощущаю его возбуждение интуитивно, и от этого хочется согнуться, сжать крепче бёдра, в какой-то момент - вцепиться мужчине в пояс и расстегнуть... Я чувствую собственное бельё, и мне кажется, что в нём тесно - но недостаточно. А Том даже не покраснел. - Вам не стыдно такое слушать? - сдаюсь я, кажется, проиграв. - А вам - говорить? - Нет. Я испытываю это, как и все. Как и вы. Бэррингтон не собирается отрицать. Я смотрю на него, успокаивая сердце, считая мысленно пульс, а он как будто не чувствует этого - только край очков запотел.