— Подожди. Я тоже хочу тебя попросить.
— Сочту за честь. Это ведь впервые.
— И, надеюсь, в последние… Правда, я не за себя. Хотя внук-это я.
— Что случилось? С кем?
— С Рикки. Лили даже не в состоянии говорить с тобой. Такой мерзавец. Он пошел во время каникул работать в госпиталь и украл там наркотики для своего старшего приятеля. Ему грозит суд. Собственно, я бы даже не стала говорить. Поверь только в одно: как ни парадоксально, самый родной мне человек в этой семье — ты. И я боюсь огласки. Все эти киношные писаки обожают такие штуки. Я совсем не хочу, чтобы тебя склоняли. И так слишком много всякой дряни. А твой демон-хранитель только рад. Реклама.
— Хорошо, мэм. Я сделаю все возможное.
Бабушка Кэт приехала благодарить. Она поцеловала Джона и протянула маленькую коробочку.
— Я хочу сделать тебе подарок. Нет, нет. Не качай головой. Это кольцо-реликвия нашей семьи по мужской линии.
— Оно для ваших внуков…
— Ты мой старший внук. Оно твое. Его носят только на мизинце. А на твоих красивых тонких руках, я думаю, оно заиграет. Кстати, откуда у простого южанина, да еще водителя грузовика, такие руки? Не знаешь? В тебе порода, мальчик.
Кольцо оказалось талисманом и для Полковника. Снимался очередной фильм. Как всегда при его появлении, все закрутилось, сцена длилась уже минут пятнадцать, когда раздался вначале протяжный стон Полковника, а затем его повелительный окрик:
— Прекратите съемку!
Режиссер недоуменно взглянул на менеджера:
— Что случилось, Полковник?
— Случилось то, что вы в качестве реквизита используете личные вещи моего подопечного, — холодно отчеканил тот.
— Господи, какие еще вещи? — пролепетал режиссер, понимая, что сейчас Полковник потребует сатисфакции.
— Золотое кольцо с драгоценным камнем. Хотите убедиться? — осведомился язвительно.
— Нет, нет. Зачем же? Еще?
— Золотые часы — подарок фирмы. Режиссер попробовал защищаться.
— Почему же вы, Полковник, не присмотрели за этим раньше?
— Я? Я?! Я — что?! Не присмотрел?! Я у вас разве состою на службе? Или работаю поденщиком? Вы меня оскорбляете, когда я, уполномоченный своей фирмой следить за соблюдением всех статусов относительно нашего питомца, говорю вам о вашей грубой ошибке. Я полагаю, фирма, которую я имею честь представлять, свяжется с вашей фирмой на самом высоком уровне, и они найдут общий язык.
Обезумевший от такой тирады режиссер недипломатично брякнул:
— Сколько, Полковник?
— Что? — загремел Полковник. — Что?! Ну, это вы надолго запомните… Память обошлась кинофирме в двадцать пять тысяч плюс подарок Полковнику в качестве компенсации за обиду.
А Джон? Попытался, конечно, унять Полковника. В ответ получил:
— Не вмешивайся. Деньги небольшие. Но деньга деньгу делает. Я просто выполняю обещание, данное тебе и твоей маме…
Обжигающий стыд вернул Джона к действительности. Он в упор глянул на менеджера. Тот вздрогнул от неожиданности — питомец секунду назад сидел истуканом, погруженный в раздумья. Сейчас его взгляд выражал бешеную неприкрытую ненависть. Почему? Полковник не чувствовал себя виноватым ни в чем. Сидели. Мило болтали с парнями. Он, правда, давал им кое-какие советики, как сделать, чтобы питомцу было лучше (а следовательно, и ему). Слава должна быть не первозданной, а зрелой. Король возвращается из паломнического похода в Мекку. Придворные обязаны вернуться раньше. Подданные уже готовы. Готовы?..
И, испугавшись конфликта, Полковник — впервые, может быть, в жизни — вынужден был пригласить компанию в бар. Питомец поднялся и сказал:
— Сегодня мой платежный день.
Мысль о том, что платит Полковник, была непереносима. Нет, у них разные счета в банке и в жизни.
Пока компания пробиралась к стойке бара через подростков, томящихся там, Джон быстро взглядывал по сторонам. Разговор его стал возбужденным и неожиданно громким. Он сознавал, что смешон, но поделать с собой ничего не мог. И никто, абсолютно никто из молодежи не обращал на него внимания. Нынешние тинэйджеры не знали его.
Горько усмехнувшись, Джон взгромоздился на табурет.
— Не твоя публика, а? — наклонившись к боссу, проговорил Рэд. Джон кивнул, потягивая пепси через соломинку. Говорить не хотелось. Голова стала тяжелой. Нахлынула апатия.
— Господи, кто может выдержать? Я… Кто может помочь? Никто? Никто. Прис? Я не хочу, чтобы она была на этом концерте и даже смотрела его по телевизору. Я не верю в себя. Я разучился петь.
Глаза уплыли далеко-далеко. Взор стал хрустальным. И первым это увидел Скотти. Нельзя было оставлять Джона в таком состоянии. Лучше взрыв. И Скотти пошел напролом.
— Эй, Полковник! Вы хорошо продумали подбор публики?
— Боже, мальчуган! Что ты несешь? Подбор публики… Каким образом? Его окружать будете только вы. Вы же и будете создавать общий фон.
— Между прочим, стоило бы пригласить красоток, с которыми он снимался. Реклама бы выстроилась ого-го! — и Скотти исподтишка взглянул на лицо старого друга.
Лицо это болезненно пожелтело. Скотти понял — слова дошли. Сейчас наступит реакция…
— Дружище, Скотти, — раздался тихий страшный голос, — ты-то знаешь меня лучше других. Я что, только и гожусь теперь для роли героя-любовника и племенного жеребца?..
Глаза и щеки Джона горели. Скотти сидел, опустив голову.
— Скотти, ты слышишь меня? Зачем ты говоришь так? Может, ты и вправду так думаешь? Может, по-твоему, мне не надо возвращаться? — вдруг спросил Джон, и голос его сорвался.
Скотти, не поднимая глаз, покачал головой.
— Тогда зачем ты обижаешь меня? — печально проговорил Джон. Скотти не был готов ни к такому вопросу, ни к дрожи в голосе друга. Он вздрогнул, словно от удара. В маленьких глазах прыгал еще озорной огонек от удачной провокации. И Джон понял — Скотти решил разрядить обстановку любым способом.
— Скотти, дружище!
— Прости, я не хотел обидеть тебя.
— Добрый старый дружише!..
Ребята уставились на них, не понимая, что происходит. Начала разговора они не уловили. Полковник остро глянул на друзей — сцену объяснения пора было прекращать. Джон и Скотти поймали этот взгляд одновременно. Тонкая рука Короля мягко коснулась костлявой руки Скотти.
— Идем, дружище. Кажется, пора начинать.
Но пора еще не пришла. Заглянул продюсер и увел куда-то Полковника. По том примчался помощник продюсера и утащил ребят смотреть — удобна ли сцена.
Джон снова остался один. Подошел к своему столу, заваленному поздравительными телеграммами. Фэны были счастливы. Его выход на сцену был и их звездным часом. Однако сейчас читать их послания он не мог. Внутренняя дрожь не да вала сосредоточиться. И он бережно начал складывать их в шкатулку.
Медленно раскладывая телеграммы, он вдруг наткнулся на надпись, сделанную красным фломастером: «Прочитать перед концертом». Он вскрыл бумажную по лоску и увидел подписи — Мэк, Джерри, Карл. Его друзья. Его юность. Сегодня их здесь нет. Да и чего бы им стоило собраться вместе?! После стольких лет. Пути их давно разошлись.
Джерри пережил подлинную драму — остракизм, когда женился на своей родственнице. С ним расторгли все заграничные контракты. Возвращение на родину тоже было омрачено — выступления его были запрещены. Джерри подался, как и Джон, в кино. Но его контракт был гораздо короче, чем у Джона, и он давно вернулся на эстраду.
Мэк значился теперь в списках первых кантристов страны. Его кантри-баллады были подчас страшны. И успех его был бы необъясним, если бы публика не была заинтригована. Мэк никого не подпускал к себе близко. У него не было потребности в людях. Детство его было суровым — нежности не допускались в этой семье. С ним никогда не носились, не облизывали. Он знал, что такое — драться с мальчишками до кровянки. Умел постоять за себя. Он был Геккльберри. И его баллады были пропитаны этой бравадой. Карл называл их эстрадно-уголовными.