Бедный южный мальчуган, двадцать пять лет назад вполне серьезно считавший богатство счастьем… Роскошь давно уже встала неприступной стеной между ним и людьми. Всеми. Кроме разве что Лиз, его маленькой принцессы, игравшей сейчас в своей комнате.
Мысль о дочери заставила снова прислушаться к себе. Дурнота схлынула, но тревога осталась. Он решил спуститься вниз — позвонить доку Джорджу. Из кабине та нельзя — могут услышать. Тогда заламывания рук и родственные причитания неизбежны. А Джон давно не верил в искренность излияний своей родни. И не хотел лишних сцен.
Медленно встав, он вышел из спальни, тихо прикрыв дверь. Отдохнул, отирая пот, и почти ощупью начал свой путь вниз. Преодолев первый пролет, только порадовался, что вроде бы пронесло, как вдруг тугая пульсирующая боль появилась в затылке, перед глазами поплыли круги, и почти животный страх, что назад уже не добрести, пронзил его.
Но в доме была такая полная, такая сказочная тишина, что Джон не посмел бы нарушить ее криком о помощи. Да и что кричать? Еще два дня назад в годовщину маминой смерти, сидя у ее могилы, он ощутил те же симптомы. Правда, приступ длился недолго, как и восемь лет назад. Джон быстренько достал тогда патрон с таблетками, высыпал на ладонь сразу несколько штук и до сегодняшнего дня чувствовал себя вполне сносно.
Еще вчера он с дочкой и ее маленькими приятелями целый день провел в парке. Было так славно вместе. (Он всегда арендовывал этот парк, потому что не мог появляться в общественных местах безнаказанно — собиралась огромная толпа). Разговаривать им не пришлось, но когда во время игры Лиз оборачивалась в сторону отца, ее личико лукаво светилось. Он улыбался в ответ и поднимал незаметно в приветствии руку.
Там, в парке, он хотел быть ТОЛЬКО отцом. Никаких страстей. Никакой музыки. Скамейка в тени. Он в очках и с книгой. Поза самая домашняя. Но чего-то ему не хватало… Улыбки Лиз. Он почувствовал ревность к ее друзьям, тут же устыдился и мысленно попросил — обернись! Она оглянулась на отца. В глазах — вопрос. На верное, он не успел скрыть свои мысли, потому что дочка подбежала, потерлась носом о его щеку и, заглянув в глаза, прошептала: «Папочка, не сердись. Я так тебя люблю». И грустно добавила: «Ведь все мои друзья здесь. Там мне не с кем играть».
Тогда его сердце сжалось от боли. И сейчас тоже…
Он и дочери не принес счастья, потому что жила в нем неистребимая Заноза — музыка. Он так хотел семьи, дома. Однако дом и счастье никак не связались в его жизни. Почему?
О его доме ходила масса легенд в прессе — «дом-дворец», «заколдованный дом». Вообще-то вначале здание было задумано как церковь. Как испугалась, узнав об этом, мама. Им с отцом удалось успокоить и уговорить ее. Собственно, про себя Джон мыслил дом землей обетованной для мамы. Она не прожила в этом доме и года.
Несколько лет назад один меценат предложил купить дом. Деньги давал огромные.
— Вам нравится дом? Или место? У вас большая семья?
— Ваш дом окружен легендами, — глубокомысленно и туманно ответил покупатель.
— Зачем вам?.. — недоуменно спросил Джон.
— Я сделаю здесь театр-студию. Реклама у дома уже есть. Публика будет валом валить. А поселить здесь семью… Уж вы меня простите — нет!
От таких слов горячая волна прошла в голове, и, пожалуй, Джон выставил бы нахала, но в его словах было что-то, над чем стоило подумать. Размышления длились не один день. Сам-то Джон прошел в этом доме все Круги ада, ведя за собой всех близких. Вырваться удалось только Прис. Да и вырваться ли?
Бродя по дому, Джон думал и вспоминал. И однажды понял — не продаст. Он сросся с домом. Тот хранил самое дорогое и самое ненавистное. И он тоже. Они с домом — сообщники. На какое бы время он ни уезжал, где бы ни жил — дом терпеливо ждал, каждый раз поражая сходством с хозяином. Уж сколько раз пытались переделать все внутри, а выходило, будто это сделал Джон. И чем дальше, тем явствен нее дом носил следы перемен в характере своего хозяина. Последние три года дом стал напоминать сказочный замок, в котором поселилось чудовище. И только когда приезжала погостить Лиз, дом стряхивал мрачные чары.
Но было в нем несколько комнат, не подверженных настроениям хозяина и потому любимых им.
Комната трофеев: сувениры от фэнов, от фирм. Своеобразная история его карьеры в подарках. За двадцать с лишним лет их набрались тысячи. Стеллажи от пола до потолка вдоль одной стены были забиты плюшевыми игрушками. В углу напротив стоял шкаф-сейф. Там лежали подарки, которые надо было отправить дарителям, — драгоценности.
Джон открыл дверцу своим ключом и проверил. Уже все было упаковано. Адреса проставлены. Завтра верная секретарша Бэкки вместе с Джо отвезет груз на почту. Получать подарки такого сорта было больно и обидно. Явная плата. Вот толь ко за что? За музыку? Музыку, которая давно уже стала его первым «я». И это «я» сильно пахло деньгами.
Сколько же зла принесла ему любимая музыка. Вот уж воистину: чем играешься, тем и ушибаешься. Господи! Ведь он-то хотел дать возможность жить безбедно своим родителям и нести музыку людям. А вышло? Мама умерла девятнадцать лет назад, не вынеся перемен в судьбе сына и своей. Отец успел жениться и развестись. Давно уже это не был прежний легкий и живой человек. Отец стал подозрителен и жаден. Был постоянно занят бизнесом сына. Каждый год под нажимом отца Джон пересматривал свое завещание. Отец цокал языком, рассказывая о том, насколько увеличилось состояние. Сын морщился, терпел и однажды попробовал урезонить отца:
— Папа, ради Бога! Ну что ты хочешь? Зачем мы столько говорим об этих деньгах? У нас есть все, кроме счастья. У тебя. И у меня. С тех пор, как умерла мама, мы с тобой стали так далеки друг от друга. А ведь каждый из нас одинок. Папа, давай попробуем еще раз стать семьей. Плюнь на бизнес.
— Сынок, а ты-то сможешь?
— Трудно, па, но почему не попробовать? Шоу-бизнес все равно что сильнейший наркотик. Уж поверь. Я хорошо знаю действие и того и другого: кровь отравлена. Правда, я очень надеюсь, что после моего возрождения люди поняли — я пою, чтобы им было теплее.
— Однако твой менеджер хорошо берет с них за обогрев души. Воистину время душевного энергетического кризиса.
— Зачем ты так? Я ведь хотел отделаться от этого человека, но ты же заступился за «бедного старика». Ты считаешь, что его время кончается. Нет. Он вампир. Вначале выпил кровь мамы. Уже двадцать лет пьет мою. А когда меня не станет, возьмется за тебя.
— О, мой Бог! Почему, сынок? Почему? Что ты говоришь?! Ты разве болен?
— Да. И ты знаешь это. Ты же помнишь, каким я был после кино. Жил только на таблетках. Поднять тонус. Успокоиться. Годами. Посмотри мои фильмы — кукла, переставляющая ноги. Но дело сделано. Врач сказал мне о наследственном заболевании. Это связано с обменными процессами. Бесследно мне мои привычки не пройдут. Все, папа. Не надо закрывать лицо руками. Ты не тетушка. И хватит мучить меня моим завещанием. Адвокат составил бумагу так, что она предусматривает все случаи.
— Сынок, а как же я?
— Будешь распорядителем, — жестко отрубил Джон.
Воспоминание об этих словах вызвало отчаянный стыд. Ох, пойти бы к отцу, поговорить по душам… О чем? В сущности, все обошлось тогда. Отец стал сопровождать его в каждом турне. Держался рядом. Седой красивый человек в двух шагах позади сына-звезды. В глазах — беспокойство.
Сын быстро сдался. Слишком хорошо помнил, что произошло с мамой.
Отец был последним звеном между ним и родней. Дядья и кузены уже много лет видели в нем не родственника, но босса, не говоря уж о ребятах.
Сердце от таких мыслей тяжело забухало. Усилием воли Джон заставил себя идти дальше. Не глядя по сторонам, по возможности твердым шагом пересек холл и открыл дверь в любимую музыкальную комнату.
Горячее южное августовское солнце пробивалось сквозь спущенные маркизы. И радостный молодой вид комнаты так жестко не соответствовал его настроению, его самочувствию, что на глаза навернулись слезы.
Старый, толстый, полуослепший человек, что делаешь ты в этом приюте солнца и звуков, готовых сорваться с золотых дисков (памятных подарков от фирмы за распродажу пластинки миллионным тиражом), развешанных по стенам, среди глянцевого великолепия огромной фонотеки? Среди всей этой музыки, которая была твоей единственной настоящей жизнью, а стала убийцей? Как мог ты сидеть в этом замке последние три года и доходить? И дойти?! Смотри, смотри, смотри. Унеси с собой всю музыку.