— Да ведь так было всегда. Мама предупреждала меня, — вспомнил Джон. Мой имидж. Отсюда — Король. Полковник-то имел в виду отнюдь не Короля музыки. Главное для него — Король имиджа. Эх, осел! Начать бы сначала!
Но что, собственно, изменилось бы? Ведь ясно же: не будь таланта, не было бы ни Полковника, ни дисков, ни кино, ни Короля. Только честная бедность. Сколько же пакости всегда возле людей одаренных. Но его случай особый — он этой пакости не сопротивлялся. Почти… Всегда был послушным. Всегда боялся кого-нибудь обидеть. Такой вот, безвольный, он стал сказочной находкой для Полковника. И тот без труда добивался от подопечного желаемого. Использовал любые ходы. Испод воль поощрял дурные привычки. И постоянный рефрен — «тебе все можно, ты — Король, ты вне подозрений».
Джон присел на диванчик около огромной проигрывающей установки. Затылок давило. В глазах пестрели какие-то кровавые полосы, и правый кололо. Но мыс ли были вполне ясными. Хорошо бы они были ясными хотя бы последние десять лет. Дурак! Осел! Почему это сегодня так хочется ясности? Плохое самочувствие? Страх?
Так что же — сначала? Начало-то он помнит. Все помнит, что хотел бы. Вот киношный период, например, там и вспоминать нечего. Только ощущение чего-то томительно-тягучего. И друзей никого не приобрел. Собственно, и задумываться было не досуг. В самом начале жизнь сложилась так, что надо было работать, а не думать. Потом — только петь, а не думать. Армия и смерть мамы впервые всерьез поставили перед ним вопросы: что произошло и что будет дальше? Однако ответ, по крайней мере на последний вопрос дал Полковник — кино.
В музыке вел он. В жизни вели его. Кто только не… Все. Джон никогда не чувствовал себя по-настоящему правым. Никогда до конца не верил в себя. Статус Короля тоже никогда не воспринимал всерьез. Только музыку.
Настоящая жизнь была лишь во время концертов. Вот оно — была! Была и прошла. Почему прошла? Да потому, что нет иллюзий. Ни единой. А он всегда был чуть-чуть романтиком. Так его воспитала мама. Теперь осталась только Лиз в своей комнате наверху. Девочка, у которой жизнь изломана с рождения. Она родилась в сказочном богатстве. Не то что он. Но отцовское чутье говорило — не будет у дочурки счастья.
Лиз не было и года, когда всем стало ясно, что дочь больше тянется к отцу. Прис ревновала. Ревность стала фундаментом их отношений. Вначале к актрисам, с которыми он снимался. Потом к ребятам. Это можно понять. Затем началось что-то уж совсем несусветное: она ревновала его к дочери и дочь к нему. Когда же он снова вышел на сцену, она стала ревновать его к музыке. А возможно — к славе? И все же Джон готов был понять жену.
Концерты, турне. По нескольку месяцев в году. Прис начала скучать. Лиз в ее постоянной заботе уже не нуждалась. Ребята, охранявшие ее, сделались ее друзья ми. Особенно Дам и Чарли. Очевидно, Прис в душе проклинала себя за то, что позволила ребятам вернуться. Конечно, они вернулись из-за него. Король и ребята были одним целым. Хорошо, что жена не знала о словах Рэда, сказанных в день рождения Лиз.
Прис не могла почувствовать себя Королевой. Только женой Короля. Ощутимый удар по самолюбию. Круг для нее замкнулся. Даже корректный в отношениях с ней Полковник как-то в ответ на ее ловко замаскированную жалобу на невеселую жизнь прямо заявил:
— Но, девочка моя, это же вполне естественно. Ваш муж — звезда звезд. Вам же в звезды попасть будет трудновато. Ваш удел — жить отраженным светом. Да я полагаю, вы всегда знали это.
Конечно, она давно не строила иллюзий насчет своего положения. Однако от столь прямого замечания менеджера ахнула про себя. О чем и сказала мужу вечером:
— Твой Полковник оледенил меня. Я, значит, аксессуар в твоем имидже?
— Да нет же. Только ты ведь и сама не знаешь, чего хочешь. Ты прекрасно знаешь костюм. Займись рисованием, а то совсем забросила. Танцы тоже.
— Зачем мне танцы, если мы почти нигде не бываем?! И никогда вдвоем?.. Она разрыдалась. Джон перепугался и, пытаясь утешить, подал мысль:
— Может быть — каратэ?.. Сейчас столько женщин занимается. Ты ведь у меня легкая и ловкая.
— Фи, но это так неженственно. Сам же говорил.
— Не об этом, маленькая. Каратэ — отнюдь не борьба только. Философия там какая! Тысячелетняя! Только вдумайся. Полагаю, ты еще меня благодарить будешь. Впрочем, я не настаиваю. Тут еще одно — я ведь побаиваюсь за тебя и Лиз.
— О-о-о! Я теперь должна защищать себя и Лиз? Тогда зачем же нужны твои телохранители? Нахлебники и прихлебатели. Только давай им, — не желая сдерживать себя, в запальчивости чеканила она.
— Да ты что, Прис? Они никогда бы не рискнули появиться здесь снова, если бы не ты. Ты «простила». Дала им понять, что дом для них открыт. О чем же сейчас? — стараясь не поддаться ее тону, попробовал увещевать Джон.
Прис упрямо не хотела принять его мягкость.
— Ладно. За себя я сумею постоять. Только убереги Лиз. Не таскай ты ее с со бой, когда выходишь поговорить с фэнами.
— Погоди, — перебил он, — фэны — друзья. Не могу же я совсем не доверять людям. Не могу, родная.
И, шагнув к жене, Джон обнял ее, прижал к себе.
Солнце уже подобралось к его ногам. Южанин, он любил лето. Но только не этот месяц. Жар сегодня был каким-то пугающим. Словно сейчас загорится все вокруг и погибнет. Однако сам-то он понимал: дело не в этом. Много лет назад в сере дине именно этого месяца умерла мама. Умерла, не прожив и полвека. Закат лета… Закат молодости… Или закат его молодости был давно?
Да, пять лет назад, когда он был еще в расцвете красоты, таланта, обаяния, жажды счастья. Молодость кончилась сразу, без перехода.
— Так же кончилась и юность, — подумал Джон, подтягивая ноги, чтобы встать. Он поднялся, и огромная толстенная тень упала на пол.
— Очень похоже на того мафиози, что приходил к Полковнику, — легкомысленно хихикнул он.
А тогда…
Как-то после очередного своего турне он зашел в офис к Полковнику что-то обсудить.
Менеджер сидел за столом и почему-то не производил обычного впечатления крепко надутого мячика. Было в этом нечто, от чего питомец вдруг остановился в дверях, не в силах сразу сообразить, что приключилось. Полковник сидел с лицом окаменевшим. Видя замешательство питомца, он вскинул брови домиком.
— Ты что, мой мальчик? Заходи. Вот познакомься. Мистер Пьезолини. Как про ник — не знаю. Очевидно — ценное предложение. Нам с тобой…
— Никаких ценных предложений, — отвешивая поклон вновь вошедшему, отверг незнакомец. — Просто я представляю один довольно крупный синдикат Города Развлечений. Люди, выступающие в нашем городе, должны отдавать десять процентов синдикату за это право. Раз. Ну, конечно, подарки правлению за лучшие залы. Два. Подарки нашим парням за безопасность. Три. Ясно?
— Я хотел бы знать о вас побольше. Кто эти парни, которым мы якобы должны?
— Побольше вы узнаете, — нагло распялив глаза, отчеканил гость, — если не подчинитесь нашим условиям.
И, обернувшись к остолбеневшему от дикости услышанного Джону, осведомился:
— Кажется, ваша жена и дочь тоже посетили наш город?
Угроза. Прямая угроза стояла за его словами. Джон не выдержал.
Шагнул в направлении Пьезолини.
— Малыш! Погоди!
Полковник сразу вскочил с места.
— Не трогай эту падаль! А вы, мистер Мафиози-Макароншик, мотайте-ка отсюда. Угрожать мне? Полковнику?! Где же вы были, когда мы только начинали? Набирали силу? Моего питомца знает весь мир. И если хоть малейшая неприятность или просто недоразумение произойдет с ним или с членами его семьи, не будь я Полковником, я найду людей, способных сторицей отквитаться.
Мафиози не испугался, не побелел, но по всему было видно — такого афронта никогда не испытывал. Надо полагать, что и оценил своего противника, — никогда никаких осложнений в Городе Развлечений не было. Однако Полковник принял все меры безопасности.
За себя-то Джон не боялся. Но вот Лиз и Прис. Боже, охрани их! Забота и страх за них терзали постоянно. И крепко-накрепко Джон запретил жене появляться в зале во время своих выступлений. Ей отводилась специальная ложа-кабинет. Затемненная. За шторами всегда был кто-то из его парней. Чаще всего Рэд и Джо. Он прекрасно понимал, что ни Лам, ни Чарли не готовы нести «службу безопасности». Кроме того, Чарли нужен был ему на сцене.