После концерта Полковник твердо сказал:
— Вот что, ты у меня золотой мальчик. И я не хочу потерять тебя. Отныне твои друзья будут твоими телохранителями. Ты берешь их на зарплату.
— Я подумаю, — мягко сказал он.
Когда они вышли из театра, кто-то окликнул его. Дружески. Джон решил, что парню нужен автограф, наклонился к открытому окну машины и вдруг получил сильный ошеломляющий удар в лицо. Машина мгновенно уехала. Из носа капала кровь, но он бросился к своему кадиллаку в надежде поймать обидчика. За что? Он так и не понял. Зависть была ему не ведома.
Утром Полковник молча взглянул на его разбитое лицо и протянул пачку каких-то листков.
— Что это?
— Контракты на Рэда, Дама, Битей и Джорджа. Пока тебе хватит. Больше, чем у Вождя. Кстати, он тоже бесится. Тиснул материальчик в газете. Как будто не его когда-то называли разрушителем всех и всяческих устоев. Слушай, малыш. Я надумал еще подкусить Вождя. Ты будешь сниматься в кино. Я, собственно, уже договорился, — добавил Полковник, и от удивления перед собственной несдержанностью его рыбьи глаза съехались к переносице.
Страна Грез — она замаячила вдали, но очень реально при способностях Полковника. Кто в молодости не мечтал сняться в кино? Теперь Джон вдруг панически испугался, но окружающие наперебой твердили: «у тебя талант», «ты справишься». Он-то далеко не был в этом уверен. Однако Полковник пообещал, что там будет родная стихия — музыка, и тем не менее не удержался, обмолвился:
— Фильмы с твоим участием все равно принесут нам бо-о-ольшие деньжата. Недоуменный взгляд питомца заставил менеджера опомниться. Надо отдать должное этому человеку: понимал — психология мальчишки не соответствует его успеху, и старался не шокировать. И это работало на Полковника.
— Когда собираться? — с придыханием прошептал Джон.
— 0'кей, малыш! Неделя на сборы.
Мама помертвела от такой новости. Так далеко и так надолго ее мальчик еще не уезжал. Она лишилась покоя и, чтобы не показывать свою печаль мужу и сыну, занялась обновлением гардероба Джона. Он никогда не увлекался тряпками. И теперь, когда возможности были, по-прежнему оставался равнодушен к вещам. Ему было все равно, в чем появляться, лишь бы складка на брюках напоминала лезвие бритвы да воротник рубашки был туго накрахмален и хорошо отглажен. Пока мать не могла пожаловаться, что слава испортила сына. Прежним — милым и простым, как в недавние бедные годы, остался ее мальчик. Она горячо молилась, чтобы так было и дальше. Беспокоило ее только, что, кроме работы, у сына ничего и никого нет. Вокруг столько хорошеньких девушек, а Джон обращается с ними, словно со школьными приятельницами. Откуда было матери знать, как мучительно ее мальчик переживал отношение девушек к себе до прихода славы и после. Его настоящей чувственной любовью стала музыка. Мать видела, как бывает опустошен сын после концерта, как устает от подобной самоотдачи. Несколько раз она приступала к Джону с просьбой: «Сынок, прошу тебя, подумай о себе. Если ты будешь так щедро раздавать себя, то не доживешь до тридцати. Я боюсь за тебя». Он, улыбаясь, отвечал: «Что ты, мамочка, до тридцати… Я никому не буду нужен уже лет через пять. Вот тогда и отдохну». Но мать чувствовала, что сын не создан для отдыха. Ночами из-под двери его комнаты подолгу виднелась полоска света и слышалась тихая музыка. Запись своих пластинок он просил назначать на поздний вечер. Возвращался счастливо-усталый, спал четыре-пять часов, потом готовился к концерту.
Мать боялась за его здоровье и боялась постоянно докучать своей опекой. Поэтому сейчас перед разлукой она успокаивала себя тем, что Джон хоть немного отдохнет от шквала воплей фэнов и от самого себя.
Все-таки в аэропорту она слегка всплакнула. Отец только крепко сжал руку сына.
К самолету Джон шел со смятенным сердцем, понимая, что мама потеряла го лову из-за его отъезда. Но внушить ей, что он вырос, что имеет право на собственный опыт, не мог. Пусть она будет спокойна. Она заслужила.
С такими мыслями он пролетел над страной. И вот уже самолет, описав дугу, нырнул вниз.
Он выходил последним. На огромном летном поле маршировал оркестр, ужасно перевирая его очередной хит. Впереди шел Полковник и, обращаясь к публике, ярмарочным зазывным голосом выкрикивал:
— Уважаемые! Сегодня вы имеете счастье приветствовать Короля всей поп-музыки!
Так Полковник унизил Вождя, создав Короля. Премьер-министром он без раздумий назначил себя.
Королевский эскорт шествовал поодаль. Подданные бесновались, не смея приблизиться.
На следующий день состоялось подписание контракта. Полковник торжество вал — деньжата выходили приличные. Вождь смотрел из угла, окруженный своими прилипалами. И его шипение ласкало слух Полковника больше, чем пение питомца.
Питомец был раздавлен кинопери, закружившимися вокруг легким пестрым хороводом. Все они были обворожительны, он по отношению к ним — в высшей степени предупредителен и расточителен. Пресса, без всякого на то согласия, сделала его героем одновременно двух романов, чем рассмешила и раздосадовала его.
Для мамы происходящее было непонятно. Они там, на Юге себе и представить не могли нравы киномира. Теперь ей прибавится страхов на тему о том, что сын попал в вертеп. И каждый вечер Джон звонил домой, чтобы шуткой и звуком своего голоса успокоить ее. Теперь его вечера были непривычно свободны. Общественные места были не для него. Где бы он ни появился, люди переставали заниматься своим делом, и все глаза устремлялись на него.
Джон заскучал по сумасшедшим вечерам концертов и как-то, вместо репетиции, сел за рояль и излил свою тоску в госпелах. Там же были и «Айрсы», которые сразу подключились к привычному делу.
Один госпел сменялся другим, и так до ленча. Вернувшись из кафетерия, Джон снова сел за рояль. Ребята виновато посмотрели на него, но петь не стали. Под его упорным взглядом Гордон сознался:
— Один фирмач сказал, что надо записывать музыку к фильму. Он подсчитал убытки от нашего развлечения и запретил нам петь с тобой «всякую чушь», как он вы разился.
Джон был некапризной звездой. Он не стал устраивать истерик и скандалов. Просто вздохнул и ушел. Работать в тот день он уже не мог.
К вечеру набежали гонцы с извинениями. «Этот тип, — говорили они про фирмача, — не знает, что такое душа певца. Они просят за него прощения. Но наказание, конечно, не замедлит последовать. Мы тебе обещаем».
Пустое фамильярно-дружеское обращение. И Джон, сделав вид, что принимает извинения, вздохнул про себя.
Он становился родом национального достояния. На нем старались нажиться — фирма, Полковник, пресса, даже женщины. Они преследовали его, предлагая себя, и некоторые пытались мстить за то, что отказывался, через ту же падкую на сенсации прессу. Он устал от своей роли идола. И в одинокие часы отдыха пришла четкая мысль:
«Вы — с меня, я — с вас. Я буду Королем, как того хочет Полковник, и ваши деньги потекут ко мне. Вы будете говорить о моих доходах, забыв, что это — ваши расходы. Я дал вам музыку. Вы искали ее долларовый эквивалент. Мое состояние будет им».
Мысли обо всем этом не давали Джону покоя. Он рвался домой.
Наконец, съемки были закончены. Джон решил, что приедет домой отдохнувшим, и попросил Рэда заказать для них целиком весь вагон.
На очередной станции он накупил целый ворох газет. Пресса снова терзала его имя. Терзала тем беспощаднее, чем меньше у нее было поводов. Скандалом считалась его музыка и манера исполнения. От него хотели обсосанности леденца и душевной оструганности Вождя.
Отбросив газеты, Джон вошел в купе и сказал:
— Парни, душно мне. Я, пожалуй, пойду в армию.
— Ты?!! — завопил Лам. — Ты?!! Да разве ты выдержишь? Ты должен будешь стать, как все.
— Я и хочу этого. Как все. Я устал от себя.