А он сказал следующее:
- Так я не понял, господин Директор, вы берете меня на работу или я вам не нужен?
Причем, тон был такой, как будто он разговаривал с равным.
У Ивонны похолодело внутри.
Но Директор почему-то не выгнал их обоих из кабинета, как она ожидала, а вместо этого откинулся на спинку резного высокого стула, и, наверное с полминуты, смотрел на Клауса, словно бы увидев его впервые.
- А что вы можете делать, молодой человек? - наконец спросил он.
- А что вам требуется? - в свою очередь поинтересовался Клаус.
- Много чего требуется, - сказал Директор. - Например, мне требуется, чтобы человек, которого я возьму, не болтал и не задавал лишних вопросов. Мне требуется, чтобы он исполнял поручения, оставляя свое личное мнение при себе. Ну и, разумеется, чтобы он выбросил из головы эту всю чепуху насчет гражданской ответственности. Вот, что мне сейчас требуется, юноша...
И они, наверное, опять с полминуты внимательно изучали друг друга.
А затем Клаус поднялся.
- Договорились, - серьезно сказал он. И спокойно кивнул, как будто подтверждая услышанное. - Хорошо. Я думаю, мы сработаемся...
В общем, к изумлению Ивонны они действительно договорились. И Директор сказал, что можно немедленно подавать документы на оформление. Причем, сразу же поставил на заявлении визу и добавил, что лично проконтролирует, чтобы оформление не затягивалось.
А на прощание даже пожал Клаусу руку.
Все получилось неожиданно просто.
У Ивонны как будто гора с плеч свалилась.
Она даже чмокнула Клауса в щеку при расставании и затем с непривычным ощущением гордости за него некоторое время следила с верхних ступенек, как он неторопливо идет по набережной вдоль грохочущей мостовой, как он нагибается, чтобы поднять валяющуюся на земле тополиную толстую ветку и как он, размахнувшись, зашвыривает ее куда-то на середину зеленого от весенних отражений канала, а затем ускоряет шаги и вприпрыжку несется на площадь, по-видимому, к остановке трамвая.
Настроение у него, вероятно, было отличное.
Гремели грузовики, запах клейкой листвы пропитывал город, лето уже наступало, и Ивонна даже не сразу вспомнила, что ее ожидает сегодня.
А когда вспомнила, то прозрачность майского утра необратимо померкла.
Потому что ничто хорошее ее сегодня не ожидало.
И пока она, мучаясь, отсиживала оставшиеся полтора часа до обеда, и пока в обеденный перерыв отпрашивалась, чтобы уйти пораньше, у Креппера, который теперь, после ареста Дирдепа, возглавил отдел, и пока она шла по асфальтовым солнечным улицам, тротуары которых пересекали дождевые ручьи, то безрадостные ее предчувствия еще больше усиливались, и когда она, против воли замедляя шаги, приблизилась к знакомому повороту - там, где русло канала откатывалось, рождая изгиб, то все утреннее звонкое счастье от того, что Клауса все-таки удалось пристроить, уже улетучилось и осталась лишь тягостная тупая тоска, мутной болью своей подсказывающая, что дальше так продолжаться не может.
У нее даже возникло удивительное желание повернуть в противоположную сторону и - идти и идти, пока город не кончится каменными рубежами, и за серыми высотными домами окраин не начнутся курящиеся от солнца прогалины весеннего леса - вероятно, в лесу сейчас было сказочно хорошо, но желание это свидетельствовало только о слабости: какой, к черту, лес, какое там в противоположную сторону? - и поэтому, распрощавшись с ним без особого сожаления, она, твердо ступая, пересекла зазеленевший канал, и по скучному переулку, который был образован двумя заборами, вышла к зданию, где располагались районные службы Охранки.
Бугер встретил ее достаточно неприветливо.
То ли были у него какие-то внутренние неприятности, связанные с коловращением службы, то ли, может быть, встал он сегодня не с той ноги, но он, сморщившись, как печеное яблоко, толком с ней даже не поздоровался: буркнул что-то угрюмое, выковырял козявку из носа, и, лишь показав таким образов, что сидящая напротив Ивонна ничего для него не значит, произнес сиплым голосом, в котором угадывалось раздражение:
- Ну, чего притащилась? Вроде бы не вызывал. Порядка не знаешь?..
А когда прочел донесение, составленное Дуремаром, между прочим, все так же кривясь и ковыряя в носу - то поднял на Ивонну глаза, лишенные всякого выражения и наморщил бескровный лоб, где розовели три мелкие оспинки.
- Крупно играешь детка...
Над кармашком засаленного его мундира пламенела ленточка ордена.
Губы - жевали.
- Я не играю, я доношу о служебном несоответствии, сказала Ивонна. - Пункт шестой "Примечаний" к Указу "О разъяснениях". Мое дело - сигнализировать о замеченных фактах. Ваше дело - принимать по докладу какие-либо решения...
- Сигнализировать? - протянул Бугер.
- Докладывать, - сказала Ивонна.
Тогда Бугер привстал и крикнул, вытягиваясь над крышкой стола:
- Лахудра!.. Знаешь, что с такими делают в гвардейских казармах? Пропускают сквозь роту, а потом избивают и вышвыривают на помойку... Шлюха щекастая!.. Я тебя научу уважать государственное учреждение!..
Он скомкал листок с докладом и бросил его прямо в лицо Ивонне:
- Проваливай!..
Тогда Ивонна тоже привстала и, расправив доклад, припечатала его к столу ударом ладони.
- Копия этой бумаги ушла в мэрию, - сказала она. - В Департамент Надзора, лично товарищу Чернопузу. Так что ты, Бугер, думай, думай - пока не поздно...
После чего стремительно выскочила и даже хлопнула дверью.
Она хотела бы как можно скорее забыть все эти омерзительные подробности, однако память подсовывала - умильную физиономию Дуремара, крупнопористый нос и медоточивые, сладкие интонации: Надо, Ивонночка, надо... Иначе у тебя опять жизни не будет... Посмотри, моя радость, я тут - составил бумажку...
Плюнуть хотелось, настолько все это было противно.
Ивонна спешила к дому, и задержалась она только в двух местах - в магазине у старого кинотеатра, где купила некоторые продукты на завтрашний день, и затем - у длинных почерневших развалин, обнесенных невысоким заборчиком, и, видимо, уже давно прогоревших, но попахивающих еще резкой горечью дыма.
Развалины когда-то представляли собой казармы гвардейцев, а недавно, после заключенного с кошками очередного торжественного Конкордата, непосредственно распоряжением Мэра были переданы под проживание престарелым котам, плохо видящим и не способным нести караульную службу.