— Как ты? А ну посмотри на меня, — велит очень приятный, мягкий голос, слегка взволнованный. Я что, ошиблась дверью? Не понимаю. Кто этот человек? Открываю вдруг глаза и вижу своего преподавателя. На его лице читается растерянность и испуг.
— Ты меня слышишь? С тобой всё нормально? Как себя чувствуешь?
Я ошарашенно гляжу на него, не догоняя. Я что, попала в параллельный мир? Где всё наоборот? Глядя на него, понимаю, что он всерьез встревожен, и не может понять, почему я не реагирую на его вопросы. Всё просто — я в шоке. И в болевом, и в эмоциональном. Двойной шок. Как раз то, что нужно для нормальной жизни.
— Так, иди-ка сюда. — Он приподнимает меня, ставя на ноги. Одной рукой открывает дверь, другой поддерживает меня. У меня кружится голова, подкашиваются ноги, и он, вероятно, чувствуя это, неожиданно берет меня на руки.
Ощущаю его дыхание на себе. Слышу его: оно у него слишком громкое, наверное, от волнения, причиной чему… я. И мне приятно, что ему не наплевать. Все-таки Лера была права, в нем есть что-то человеческое. От него так приятно пахнет, и этот запах смешивается с головной болью и напрочь отключает мои мозги.
Острая боль в локте немного притупилась. Но добавилось еще одно ужасное чувство — чувство тошноты. Меня сейчас вырвет.
— Меня сейчас вырвет, — вторю я мысли вслух.
И он молча несет меня к раковине, которая, слава богу, есть в кабинете. Ставит перед ней, прижимая меня к себе, по-моему, чересчур тесно. Аккуратно закидывает мои длинные волосы назад. Этот милый жест с его стороны явно в его пользу. Мне даже как-то неудобно, что я при нем в таком паршивом, непрезентабельном виде. Но с другой стороны, это же он меня чуть не пришиб дверью, так что мне нечего стыдится. Верно?
Я немного вырываю, откашливаюсь и пытаюсь смыть с губ прилипшие к губам капли рвоты. Теперь мне реально неудобно и стыдно. И как я оказалась в такой ситуации?
— Извините, — говорю охрипшим, смущенным голосом.
Но, похоже, он не нуждается в моих извинениях. В тишине пустого кабинета — где лишь я и он — медленно разворачивает и аккуратно сажает на стул. Опускается на колени и смотрит прямо в глаза. Я смотрю — и мне не по себе.
— Мне ужасно жаль, что так вышло. — Искренность в его голосе и то, как он смотрит на меня — с явным беспокойством, — заставляют меня поверить ему. Я молча, просто тупо смотрю на него.
— Не молчи, — просит он. — Как ты себя чувствуешь? Лучше?
— Кажется, да, — неуверенно отвечаю я.
В нем проснулась третья личность, и она мне нравится. Очень.
Он встает, достает что-то из своего делового портфеля. Ложку? (Кто вообще носит с собой ложку?) Идет к раковине и держит ее под струей холодной воды. Горячей нет, я только что проверяла.
До меня доходит, что он собирается сделать. Как я и предполагала, подходит ко мне, снова опускается передо мной и прикладывает ледяную ложку к моей ссадине на лбу. Я не вижу себя, но готова поспорить, лоб мой сияет красным пламенем. Начинает щипать.
— Ай.
— Прости, похоже, я здорово сшиб тебя дверью. Но не беспокойся, у тебя здесь всего лишь маленькая ссадина, — сообщает Игорь Константинович, дотрагиваясь до моего лба легким касанием большого пальца. Действие холода начинает давать эффект — кожа немеет, лишившись осязания. — Что ты делала возле моей двери? У нас ведь занятие начинается в 11:30, так?
— Я… хотела… я пришла… — Я похоже разучилась думать и говорить одновременно.
Игорь Константинович выжидающе смотрит на меня.
— Я пришла, чтоб извиниться, — наконец заканчиваю начатую мысль.
— Извиниться? За что? — Он спрашивает так, будто и вправду не знает, за что.
— За то утро, — только и могу ответить я. Новая волна боли охватывает меня, и я снова хватаюсь за голову. На секунду закрываю глаза и вновь приоткрываю. Он сочувственно смотрит на меня.
— Ты правда считаешь, что должна передо мной извиниться?
— Ну да, а разве не должна?
Теперь я его не понимаю.
— Думаю, мы оба были не правы, когда наговорили друг другу всякой гадости. Я прошу за это прощение. В тот день я был не в настроении. И я прекрасно знаю, что это не оправдание. Просто… кое-кто вывел меня из себя.
— Я?
— Нет, не ты. Есть там один… Но и ты, скажу, далеко не сахар.
Виновато морщусь и улыбаюсь. Меня поражают его откровения. А еще манера речи: не жестокого и эгоистичного деспота, а вполне нормального человека.