— Что вы? Какой еще подарок? Не нужно мне ничего, — отнекиваюсь я с мягким возмущением, проходя внутрь и снимая пальто. Чуть поправляю задернувшуюся вверх водолазку, приглаживаю растрепавшуюся косу.
— Отказов не принимаю, — с напускной строгостью предупреждает она. — Вот сюда, — Она взмахом руки указывает на дальнюю боковую дверь длинного коридора с необычайно высоким сводом.
— За той дверью ваша оранжерея? — воодушевляюсь я, мигом забыв о каком-то там подарке.
— А ведь ты у меня давненько не была, верно? — уточняет она, лукаво поглядывая из-под светлых ресниц, что только подтверждает мои догадки: мы идем в оранжерею.
— С седьмого класса, кажется, — припоминаю я, неотрывно следуя за ней. — Помню, тогда дедушка взял меня с собой… к вам в гости. Вы еще с ним вместе корпели над каким-то эссе… или романом молодого начинающего писателя. Не помню точно.
— А, да-да, точно, — вспоминает она. — Это был ныне известный писатель Коршунов. Правда, прославившись, он совсем позабыл о нас, — чуть грустноватым голосом добавляет она.
— Такое сплошь и рядом сейчас. Забываются первые учителя, наставники, коллеги. Даже родные и близкие забываются, когда слава и деньги неожиданно обрушивается на людские головы. Это уже в порядке вещей. Не стоит из-за этого расстраиваться, София, и уж тем более принимать на свой счет, — приободряю я ее, вглядываясь в ее слегка поникшие черты лица.
— Да разве ж я расстраиваюсь, Александра? Я рада, искренне рада за него. Молодец, такие романы пишет! А главное — жизненно и красиво, — одухотворенно замечает она. — Вырос мальчишка. Времени у него, наверное, совсем нет: пишет, — старается она оправдать поведение своего бывшего подопечного. Все же лучше так, чем предаваться унынию.
— Думаю, так и есть, — соглашаюсь я с ней, ибо грусть — вещь далеко не полезная.
Тяжелая дверь, издав тонкий протяжный звук, медленно отворяется, и мы входим в восхитительную цветущую оранжерею — словно лето и не кончалось, — раскинувшуюся невообразимо широко и далеко вперед, на десятки метров. В глаза бросается лабиринт разноцветных каменных дорожек, что змеей описывают многочисленные композиционные островки и клумбы кустистых роз, рододендронов, нежных камелий. Одна из таких дорожек выводит нас к застекленной беседке, чьи стенки изящно утопают в темно-зеленых лианах. Красиво.
И почему я раньше не интересовалась ее садом? Да и заглянуть сюда была возможность… Но, видимо, семиклассница мало что понимала в истинной красоте цветов. В таком возрасте не ценишь подобные вещи.
— Тут тепло и очень светло, — замечаю я, разглядывая многочисленные лампочки, рассыпанные по всему саду.
— Да, помещение отапливается, чтобы поддерживать необходимую температуру для особо прихотливых сортов растений, — объясняет она, потянув на себя стеклянную дверь в беседку. — А свет днем поступает за счет полного застекления.
Закинув голову и покружившись на месте, с любопытством рассматриваю стеклянное сооружение в металлической конструкции. Одни металлические ветви расположены параллельно друг другу, иные перекрещиваются и служат надежным креплением многогранных стекол; а на самой вершине все вертикальные медные прутья сходятся и образуют дивный купол, над которым огромным кругом возвышается луна в окружении мельчайших деточек-звездочек. Ночь в оранжерее — красота неописуемая.
Повторно озираясь на окружающее меня великолепие, обнаруживаю неподалеку зону малорослых деревьев, по-моему, тех самых — апельсиновых. Однако белых цветов не замечаю. Наверное, не сезон. Да, так и есть: из-под листьев выглядывают редкие оранжевые плоды. Ой, нет, там и беленькие бутончики есть! Поразительно! И такое растет у нас, в нашем-то климатическом поясе.
От созерцания меня отвлекает София.
— Входи, налюбуешься еще вдоволь, — добродушно посмеивается она за спиной.
С улыбкой поворачиваюсь к ней, и она жестом руки приглашает меня в беседку.
Подойдя к рабочему, по всей видимости, столу, она что-то бережно берет в руки, протягивает мне.
— Это тебе, милая. Я подумала, синий цвет будет тебе к лицу, — с теплой улыбкой произносит София.
— Красиво, — шепчу я, тронутая ее добротой. В моей ладони лежит кулон в виде капли, а внутри прозрачной смолы замерли синие незабудки, совсем крошечные и нежные. — Спасибо, София, но не стоило…
— Я же сказала, отказа я не приму, — пресекает она мои попытки отказаться. — Да и куда мне столько? Вон все полки и шкатулки ломятся от изобилия…