— Вейли, моя маманя и папаня растолковали мне, что я типа гнома, как и они…
Он замолчал, потому что все Фиглы повалились на землю с хохотом, дрыгая ногами, а это могло затянуться.
Двинутый Крошка Артур некоторое время наблюдал за этим, а потом гаркнул:
— Мне не до смеху!
— А разе ты сам себя не слышишь? — спросил Роб, вытирая глаза. — Ясен пень, что ты балакаешь на фигле! Разе твои папаня с маманей те не растолковали? Мы Фиглы урождаемся, умеючи балакать.
Кривенс! То как псине уметь гавкать. И не убеждай мя, что я гном. Не то потом заявишь, что я пиксти!
Двинутый Крошка Артур посмотрел вниз на свои ботинки.
— Те боты мне сварганил папаня, — сказал он. — А я дажно не сумел сказануть ему, что не люблю носить боты. Ведаешь, сотни лет семья мастрячила и починяла боты, а у меня ботничать не заладилось, и единожды старейшины собралися на сход и объявили, что я подкидыш. Кады они кочевали на другое место то нашли меня в махоньком кулечке у дороги рядом с ястребчугой, который скрал меня из моейной колыбельки и которого я задушил до смерти. Они подобрали меня и обогрели, и распределили к своим деткам. Старейшины кинули шапки и порешили, что хотя они рады меня оставить, потому как я мог закусать лису досмерти и все такое, но настал мой час поглазеть на больший мир и изведать кто мой своячий люд.
— Ну, парниша, ты их разнискал, — заявил Роб, хлопнув его по спине. — Хорошо, что ты послухал стариков — ботников. То они тебе мудрость сказанули, не сумлевайся.
Мгновение он колебался, но потом добавил:
— Однако ж, тут една закавыка, не пойми за обидку, но ты ж — полисмейстер. — И просто на всякий случай немного отпрянул в сторону.
— Точняк, — с удовольствием согласился Двинутый Крошка Артур. — А вы толпень вороватых пьянчуг, нечестивцев и правопорушителей без единого почтения к поголовному кодексу.
Довольны Фиглы дружно закивали, а Роб Всякограб сказал:
— Ты не будешь супротив, ежели к слову пьянство добавить «беспорядочно»? Мы не хочим в этом вопросе упускать детальцы.
— Ага, и еще улиткоборцы, верно Роб? — радостно добавил Вулли Валенок.
— Вейли, — сказал Роб, — однако ж улиткоборчество покамест на самом израньем этапе стакановления.
— Так, что в вас нема ничего хорошего? — в отчаянье воскликнул Двинутый Крошка Артур.
Роб Всякограб озадаченно уставился на него.
— В нас добрячие помыслы — то и есть наше хорошее, однако ж, если ты такой придирчивый — то мы никады не воруем у тех, у кого монетов нема, наши сердца из рыжевья, тока если это чужое рыжеье, а еще мы изобрели хорошо прожаренного горностая, а это что — то значит.
— И что тут хорошего?
— Ну, какому — то бедолаге не придется то изобрётывать. У этой штуки взрывчатый скус.
Набираешь полную пасть, спробываешь и, бац, взрыв!
Неожиданно для себя Двинутый Крошка Артур улыбнулся:
— У вас, парни, вовсе нема стыда?
Роб Всякограб широко улыбнулся в ответ.
— Не ведаю, — ответил он. — Но ежели б был, то точняк был бы чей — то чужой, а не нашенский.
— А как же бедная большуха, которую сверху донизу заарестовали в участке? — спросил Двинутый Крошка Артур.
— О, до утра с нею усе будет нормуль, — ответил Роб со всей уверенностью, сколько ее было в данных обстоятельствах. — Она ж карга значительных способностей.
— Разе? Вы редиски по камушку расколошматели цельный кабак! Как кто — то может это исправить?
На сей раз прежде чем сказать, Роб одарил его длинным задумчивым взглядом.
— Вейли, господин полисмейстер, однако получается ты единомоментно и Фигл, и копец. Но однако ж елик вопросец имееца к вам обоим — ты красться и пряткаться могешь?
В полицейском участке закончилась смена. Кто — то явился к ним и приветливо передал миссис Прост целый поднос с холодным мясом и пикулями, а так же бутылку вина и два стакана. Нервно взглянув в сторону Тиффани, стражник что — то тихо шепнул миссис Прост, и та одним движением вынула из кармана небольшой пакетик и сунула ему в руку. Потом она вернулась и села на место.
— О, как мило с его стороны было открыть бутылку и дать вину подышать, — сказала она и добавила, заметив взгляд Тиффани: — У младшего констебля Хопкинса небольшая проблемка, о которой он не поведал бы даже маме, и я сделала для него нужное снадобье. Я ничего с него, конечно, за это не взяла. Рука руку моет, хотя в случае юного Хопкинса я надеюсь, что сначала он ее хорошенько поскребёт.
Тиффани раньше ни разу не пила вино. Дома пили или вино, или сидр, в котором было достаточно алкоголя, чтобы убить всех маленьких невидимых кусачих созданий, но не достаточно, чтобы чувствовать себя хуже, чем немножко навеселе.
— Что ж, — сказала она. — Никогда не думала, что тюрьма может быть такой.
— Тюрьма? Я же говорила, дорогуша, что это не тюрьма! Если хочешь узнать, что такое тюрьма, то навести Танти! Вот уж мрачное местечко — тебе понравится! Здесь стражник никогда не плюнет тебе в жрачку, по крайней мере, пока ты смотришь, и можешь быть уверена, что в мою уж точно.
Танти крутое место. Им нравится думать, что попав туда однажды, ты дважды подумаешь, попадать ли туда снова. Сейчас там стало еще мрачнее, и все, кто туда попадает обратно выходят только в сосновом ящике, но для тех, кто может слышать — стены все еще безмолвно вопят. И я их слышу. – Она щелчком открыла табакерку. — А хуже всего — пение канареек в крыле Д, где заперты те, кого не удосужились даже повесить. Каждый из них был заперт в отдельной каморке с канарейкой за компанию. — В этот момент миссис Прост взяла понюшку, с такой скоростью и такого объема, что Тиффани испугалась, как бы табак не полез из ушей.
Табакерка захлопнулась.
— Эти преступники, причем заметь, это просто рядовые убийцы, о, нет, те убивали просто ради развлечения или во имя бога, или во имя чего — то еще, а может просто потому, что день не задался.
Нет, эти не просто убивали, а куда хуже, но обычно все заканчивалось убийством. Я смотрю, ты совсем не притронулась к мясу… ? О, ну раз ты так уверена… — Миссис Прост на некоторое время замолчала, поддев большой кусок мяса на нож, и продолжила: — Забавно вот что, эти мрачные субъекты очень привязываются к своим птичкам, и плачут, если те умирают. Надзиратели говорят, что все это обман, говорят, что их бросает от этого в дрожь, но я не верю. В молодости я приходила по делам к надзирателям, видела те большие тяжелые двери и слышала трели птичек, и задавала себе вопрос — в чем разница между хорошим человеком и настолько плохим, что ни один палач в городе, даже мой отец, который, забрав преступника из камеры мог за семь с четвертью секунд превратить его в холодеющее тело, осмелился бы завязать веревку вокруг шеи ублюдка из боязни, что тот вырвется из геенны огненной и вернется мстить. — Миссис Прост на этом месте остановилась и передернула плечами, словно стряхивая с себя дурные воспоминания. — Вот такая она — жизнь в большом городе, девочка моя. Она совсем не такая благодатная и не усыпана розами, как у вас в деревне.
Тиффани не очень обрадовалась вновь услышав, как ее назвали девочкой, но не это было самое худшее.
— Розами? — переспросила она. — В тот день, когда я вынула из петли повесившегося роз не было.
— И ей прошлось рассказать миссис Прост про мистера Петти и Эмбер. И про букет из крапивы.
— И твой отец рассказал тебе про избиение? — спросила миссис Прост. — Рано или поздно, но все заканчивается душой.
Мясо было вкусным, а вино на удивление крепким. А солома гораздо чище, чем можно было ожидать. День был очень длинным, что наложилось на усталость от других долгих дней.
— Прошу вас, — сказала Тиффани. — Может, ляжем поспим? Мой папа всегда говорит, что утро вечера мудренее.
Последовала пауза.
— Как раз наоборот, — сказала миссис Прост. — Думаю, твой отец поймет, что был не прав.
Тиффани позволила усталости взять верх. Ей приснились поющие в темноте канарейки. Может быть ей приснилось, а может нет, но на секунду ей показалось, что она проснулась и увидела тень наблюдающей за ней пожилой женщины. Это определенно не была миссис Прост, которая в этот момент ужасно громко храпела. Тень была всего секунду, а потом пропала. Тиффани вспомнила: мир полон знаков, и тебе приходится выбирать те, что тебе больше по душе.