Зайчиха прыгает в огонь…Определенно, это звучит как послание, над которым стоит задуматься. Но от кого оно? Может, от той таинственной ведьмы, которая за нею следила? Знамения конечно дело хорошее, но порой хочется, чтобы тебе просто все по — человечески написали! Хотя, будет лучше не игнорировать эти крохотные совпадения, обрывки мыслей, внезапные ассоциации и причуды. Часто это просто часть твоего разума пытается до тебя достучаться, а ты слишком погружен в дела, чтобы это замечать. Однако, за окном уже ясный день, и загадки могут подождать.
А другие вещи не могут. Ей нужно быть в замке.
— Мой папаня меня избил, так? — не допускающим возражения голосом произнесла Эмбер, когда они вместе шли в сторону серых башен. — Мой ребёнок умер?
— Да.
— Ох, — тем же ровным голосом произнесла Эмбер.
— Да, — ответила Тиффани. — Мне жаль.
— Я что — то помню, но нечетко, — пояснила Эмбер. — Все как будто немного… размыто.
— Так всегда с утешением. Это Дженни тебе помогает.
— Понятно, — ответила девушка.
— Правда?
— Ага, — сказала Эмбер. — Но у моего папани проблемы?
«Будут, если я расскажу, какой я тебя нашла, — подумала Тиффани. — Женщины об этом позаботятся. У жителей деревни довольно либеральные взгляды на наказание парней, которые почти все по — определению непослушные бесенята, которых нужно приучать к порядку, но так сильно побить девочку? Это нехорошо».
— Расскажи о своем молодом человеке, — произнесла она вслух. — Он ведь портной, не так ли?
Эмбер просияла, а одной своей улыбкой она способна осветить мир.
— О, да! Его дедуля перед смертью научил его всему — всему. Из простого клочка ткани он может сшить что угодно. Такой мой Уильям. Кого ни спроси, каждый скажет, если его отдать в подмастерье, через пару лет он сам станет мастером. — Потом она пожала плечами. — Хотя, настоящие мастера хотят, чтобы им платили деньги за обучение, а его матушка никогда не найдет столько денег.
О, а еще у моего Вили чудесные пальцы, и он помогает своей матушке и сестрам вышивать корсеты и свадебные платья. Это значит, что он должен работать с сатином и всяким таким прочим. — Гордо произнесла она. — И матушка Вили очень хвалила его аккуратные стежки! — Эмбер снова просияла от гордости. Тиффани всматривалась в радостное лицо, покрытое, несмотря на утешающее прикосновение кельды, явными кровоподтеками.
«Значит, её парень портной, — размышляла она. — Для здоровяка вроде господина Петти, портной вряд ли может вообще считаться мужчиной, раз у него руки не в мозолях и работа на дому. А раз он шьет еще и женскую одежду, тогда, это еще больший позор, который его дочь навлекла на его маленькое семейство».
— И что ты теперь собираешься делать?
— Хочу повидать маму, — с готовностью ответила девушка.
— Но это подразумевает, что ты встретишь отца.
Эмбер повернулась к ней:
— Тогда я пойму… пожалуйста, не делай ему ничего дурного, вроде превращений в свинью или что — то другое!
«Может денёк в образе свиньи пошёл бы ему на пользу», — подумала Тиффани. Но в тоне Эмбер, как она сказала: «Я пойму», прозвучало что — то отдалённо напомнившее кельду. Как свет в конце туннеля.
Тиффани еще ни разу в жизни не видела, чтобы ворота замка закрывали не в ночное время. Днем же двор замка напоминал смесь рыночной площади, мастерскую плотника и кузницу, а так же игровую площадку для ребятни в дождливую погоду, а так же временный склад во время сбора урожая и сенокоса, или постоянный — если амбары и сараи не справлялись, и были забиты доверху.
Если вам хотелось тишины и покоя, или поразмышлять, или мирно побеседовать с кем-нибудь, даже в самом большом доме было тесно, поэтому все шли в замок. И там всегда можно было найти все вышеперечисленное.
Сегодня шок от появления нового Барона прошёл, замок по — прежнему кипел работой, но настроение было скорее подавленное, и разговоры были почти не слышны. Возможно, основной причиной этого была Герцогиня, будущая тёща Роланда, которая прогуливалась по двору и время от времени подгоняла людей тростью. Сперва Тиффани не поверила своим глазам, но потом это случилось снова — трость из черного отполированного дерева с серебряным набалдашником опустилась на спину проходившей мимо с корзиной белья горничной. И только в этот момент Тиффани заметила плетущуюся следом за матерью будущую невесту так, словно та боялась приблизиться к тому, кто лупит прохожих палкой.
Тиффани сперва собиралась возмутиться, но потому ей стало интересно, и она решила понаблюдать. Она сделала несколько шагов назад и исчезла. В этом она наловчилась. Она не становилась полностью невидимой, просто окружающие переставали её замечать. Всеми незамеченная она подошла к парочке поближе, чтобы послушать, о чём те говорят, или точнее о чём мать говорит дочери. А та слушает.
На самом деле Герцогиня жаловалась:
— Как можно было довести всё до упадка и развалин. Посмотри, всё требует капитального ремонта! Ты не можешь оставаться не удел в подобном месте! Всюду нужна твердая рука! Только боги знают, о чём думала эта семейка!
Её речь была прервана смачным « шмяк!» палки о спину другой горничной, которая спешила мимо, но очевидно, не достаточно, потому что сгибалась под весом корзины с бельём.
— Твой долг быть беспощадно строгой в наблюдении за тем, чтобы они так же строго исполняли свой долг, — между тем продолжала Герцогиня, выискивая во дворе следующую жертву. — Бой лени.
Видишь? Видишь? Они учатся. Ты никогда не должна ослаблять бдительность и всюду пресекать медлительность, действием и примером. Нельзя терпеть фамильярности! И конечно же, это включает улыбки. О, ты можешь подумать, что такого плохого в паре улыбок? Но невинная улыбка легко превращается в самодовольную ухмылку, словно предлагая поделиться каким-нибудь анекдотом. Ты слушаешь, о чём я тебе тут толкую?
Тиффани была поражена. Одна — единственная Герцогиня заставила её сделать то, что Тиффани никогда не думала она сделает — ей стало жалко будущую невесту, которая стояла перед матерью словно в чём — то провинившееся дитя.
Её хобби, и, возможно, вообще единственным занятием в жизни, было рисование акварелью, и хотя Тиффани, несмотря на инстинктивное отторжение, пыталась быть с ней вежливой, нельзя было отрицать, что девица сама была похожа на акварельный рисунок. Причем не просто рисунок, а рисунок того, у кого не хватало красок, зато было сколько угодно воды, что создавало одновременно впечатление бесцветности и сырости. Ко всему этому можно прибавить, что она была настолько худой, что её в любой момент могло унести налетевшим ветром. Незамеченная никем Тиффани почувствовала крохотныйукол вины, и перестала придумывать про неё гадости. Вместо этого в ней зародилось, чтоб ему пропасть, сострадание!
— А теперь, Летиция, повтори то небольшое четверостишье, которому я тебя научила, — говорила Герцогиня.
Будущая невеста не покраснела, а скорее растаяла от смущения и позора, оглянулась вокруг, словно мышка, оказавшаяся посреди огромного зала и неуверенная куда бежать.
— Если… — нетерпеливо начала ее мать, и пристукнула тростью.
— Если… — выдавила из себя девица: — Если… если взять крапиву мягко, то она тебя уколет.
Если ж взять крапиву крепко — мягкой, шелковой та станет.
Точно так же с человеком,
если ласковым с ним будешь,
он восстанет и бунтует.
Если ж твердо управлять — повинуется охотно [35].
Тиффани вдруг поняла, что как только тихий влажный голос стих, вокруг повисла гробовая тишина. Все уставились на парочку. Ей даже захотелось, чтобы кто — нибудь забылся настолько, что начал бы аплодировать, хотя, наверное, это означало бы конец света. Вместо этого, невеста бросила единственный взгляд на открытые рты и бросилась, всхлипывая, наутёк как только позволяли её дорогие, но чрезвычайно непрактичные туфельки. Тиффани слышала, как они остервенело стучат на лестнице, и спустя короткое время смолки вместе со стуком захлопнувшейся двери.
35
Перевод мой. Почти дословная отсылка к известному стихотворению Аарона Хилла, 1753 г. Хилл был драматургом, поэтом и одновременно управляющим королевским театром, в котором была самая первая постановка оперы Генделя «Ринальдо» (прим. переводчика).