Книга зашуршала под пальцами Тиффани, словно голодная белка, спешащая взобраться на дерево, на котором полно спелых орехов. Её автором был волшебник, довольно нудно излагавший вопрос, однако книга всё равно вышла увлекательной. В ней были иллюстрации, на которых люди входили в картину, и выходили обратно. Окна были вратами, ведущими из одного мира в другой, и всё на свете могло оказаться таким окном, и всё на свете могло быть миром. Ей доводилось слышать, что признаком отличного портрета было то, что он следит за твоими перемещениями по комнате, но согласно книге он может проследить за вами до вашего дома и до самой постели — и подобная идея отнюдь её не вдохновляла развивать её дальше. Будучи волшебником, автор книги постарался объяснить всё с помощью графиков и диаграмм, но это всё равно не помогло.
Лукавец мчался к ней сквозь книгу, и она захлопнула её до того, как он вырвался наружу. Она уже видела его пальцы, когда на книгу обрушился пресс. Но его нельзя раздавить в книге, потому что он вовсе не в ней, разве что каким-то особым волшебством, и умеет находить её иным способом. Но как? Внезапно весь этот напряженный образ жизни по уходу за сломанными ногами, больными животами и вросшими ногтями показался весьма привлекательным. Она всегда повторяла, что именно в этом и заключается секрет ведовства, и это было правдой, до тех пор, пока на свет не выпрыгнет что-нибудь по истине пугающее. Тогда никакие припарки не помогут.
Сверху слетел и опустился прямо на книгу пук соломы.
— Всё спокойно, можете вылезать, — сказала Тиффани.
И прямо над ухом чей-то голос сказал:
— Ага, мы ужо туточки. — Они появились из-под соломы, паутины, полок с яблоками, из-под коз и друг из-под друга.
— Ты разве не Двинутый Крошка Артур?
— Айе, мисс, точняк. Должон сказать, что к моему глубочайшему смещению, Роб Всякограб доверил мне огромное доверие, поскольку я полицаседский, а Роб, знаешь, считает, что раз уж приходится иметь дела с верзилами, то полицаседские помогут нагнать на них побольше страху. И, кроме того, я имею право говорить с верзилами! Роб, знаешь, теперича все больше времени проводит в кургане. Он не доверяет младшому Барону, вдруг он сам припрётся туда с лопатой.
— Я прослежу, чтобы этого не случилось, — твердо пообещала Тиффани. — Это было недоразумение.
Ей не удалось убедить Чокнутого Крошку Артура.
— Рад то от тебя слышать, мисс, и Большой тож будет рад, потому что я так скажу — если хотя б единая лопата коснётся кургана — в тутошнем замке не останется никогошеньки в живых, и великуч по земле будет стояти стон и вопль женский, не поминая присутствующих. — Со стороны остальных Фиглов послышался гул голосов, в которых основной темой были кровожадные подробности расправы над тем, кто посмеет тронуть хоть пальцем их курган, и как каждый из них лично будет сожалеть о том, что ему придется сделать с потенциальным потерпевшим.
— Всему виной штаны, — заявил Слегка-худее-Джок-чем-толстый-Джок. — Едва Фигл попадает к человеку в штаны — тут-то и зачинается времечко скорби и спытаний.
— О, айе. Тут для них зачинается великучее время «прыг-скоков» и «шлепков», а так же «топотаний», — поддакнул Крошка Джок Белоголовый.
Тиффани была поражена:
— И когда же у Фиглов в последний раз была война с верзилами?
После продолжительного обсуждения среди Фиглов, было объявлено, что это была Битва у Навозных куч, в которой, если верить Крошке Джоку Белоголовому: «Стоял никогда прежде еще невиданный вой и грохот, и топотание ног по земле, а так же жалобные рыдания, которых тоже никто прежде не слыхивал, наряду с громким женским хохотом, поскольку мужчины стремились побыстрее избавиться от штанов, которые внезапно перестали быть их наипервейшими друзьями, если вы понимаете, в чём тут соль».
Тиффани, которая выслушала вольный пересказ баллады с открытым ртом, сумела наконец его закрыть, и тут же открыть, чтобы спросить:
— Так Фиглы когда-то убивали людей?
Этот вопрос вызвал мгновенный разрыв зрительного контакта, многочисленные пошаркивания ножками и почесывания затылков, что в свою очередь привело к массовому выпадению осадков в виде жуков, запасов пищи, забавных камешков и прочих непроизносимых предметов. Наконец Двинутый Крошка Артур произнес:
— От своей личины, мисс, которая только недавно прознала, что она не честный сапожник, а Фигл, я вовсе без тени гордости скажу, и то истинная правда, я потолковал с моими новыми братками и прознал, что некогда те проживали в отдаленных горах, и там им приходилось драться с человеками, которые являлися, чтобы накопать фейского злата. Имело место ужас-сающее сражение и, верно то, что те бандюки были слишком тупы для того, чтобы смыться по добру, по здорову, от чего и померли. — Он кашлянул. — Однако, в защиту моих новых братков, я должон пометить, что они завсегда соблюдали честный баланс сил, не больше одного Фигла супротив десятка человеков.
Честнее не бывает. И тут не их вина, что некоторые человеки предпочли покончить свои жизни самовбивством.
Во взгляде Двинутого Крошки Артура промелькнула озорная искра, которая вынудила Тиффани уточнить:
— И как именноони покончили жизнь «самовбивством»?
Полицейский Фигл пожал крохотными, но широкими плечами:
— Они приперли к кургану Фиглов лопаты, мисс. Я человек закона, мисс, и ни разу не видал курганов, пока не повстречал тех милых джентльменов, но даже моя кровинушка вскипает, мисс.
Кипит мой разум возмущенный, мисс, и в смертный бой, как говорится, идтить готов. Сердце стукает, пульс несется вприпрыжку, а в глотке всё жжёт, точно дыхалка у дракона — при единой мысли об том, как яркая сталь лопаты врезается в глину над курганом Фиглов, режет и всё крушит. И я бы точно пришиб того человека, мисс. Пришиб бы до самой до смерти, и гнался бы за ним до следующей жизни, чтобы прибить его снова и снова, потому как то самый смертный грех из всех грехов — загубить цельный народ, и в этом смысле, одной смертью того греха не скупить. Однако ж, как я уже помянул, я человек закона, и очень надеюся, что энто неразумение можно уладить без резни и массового кровопускания, криков, воплей и прибивания разных частей человеков к деревьям, как уже было ранее, то ясно? — Двинутый Крошка Артур поднял свой полноразмерный полицейский значок словно щит и уставился на Тиффани с одновременным выражением легкого шока и вызова.
Тиффани была ведьмой.
— Должна сказать тебе одну вещь, Двинутый Крошка Артур, а ты должен понять мои слова правильно. Добро пожаловать домой, Артур.
Щит выпал из его руки.
— Айе, мисс. Теперича я то осознал. Полицаседским не к лицу говорить о сказаннутых вещах. Им нужно законить или жюрить, тюряжить или предложить, и они б сказали, что не можно брать правосуд в свои руки. Потому, точняк, в руки я возьму значок, и встану в ряд со своим народом, у которого, должон отметить, нестрогие стандарты гигиены.
Это вызвало гром оваций у собравшихся Фиглов, хотя Тиффани не была уверена, что все понимают концепцию гигиены или, на худой конец, служения закону.
— Даю слово, — сказала она, — никто к кургану и пальцем больше не прикоснётся. Я прослежу, ясно?
— Ух, что ж, — печально произнес Двинутый Крошка Артур, — то возможно и будет хорошо, мисс, но вдруг что стрясется за твоей спиной, кады ты усвистишь по своим наиважнецким делам в горах?
Что тада?
Все взгляды, даже находившихся поблизости коз, обратились к Тиффани. Она никогда такого не делала, потому что знала, что это плохой тон, однако взяла Двинутого Крошку Артура за тело и поднесла к глазам.
— Я карга этих холмов, — произнесла она. — И я клянусь тебе и другим Фиглам, что их дому никогда впредь не будут угрожать железом. И такого никогда не случится за моей спиной, потому что я всегда буду за ним присматривать. И покуда это так, ни один живой человек его не тронет, если хочет и дальше остаться живым. И если я вдруг подведу в этом Фиглов, пусть меня протащат через семь адов на метле, сделанной из железных гвоздей.