Потом я ещё часа полтора просидел у них, слушая его историю о пребывании в лагере и, главное, как он сумел, перехитрив охрану, совершить побег.
Из его рассказа о приключениях, происходивших с ним во время его пути в Москву, можно было бы сотворить целую поэму о силе духа человека в его стремлении добиться правды!
Да, Ирина не прогадала, выбрав себе в друзья, такого сильного духом человека!
Я не писатель, но слушал рассказ с восхищением и, представив всё, что Алексей перенёс, перестал мучиться от невыполненного долга по выдаче его в руки Закона.
Алексей был невиновен, и я был, как это ни парадоксально, на его стороне, и на стороне Ирины. И ещё, после разговора с ним, я окончательно решил: закончу это «дело» - уйду со следовательской работы!
Куда? Время и жизнь покажут!
Глава четырнадцатая
Наступило решительное время в моём расследовании.
Или-или! Или я побеждаю хитрого, умного, изворотливого противника, или - я никчёмный следователь, а Алексей Иваницкий, всегда, до конца своей жизни, вынужден будет скрываться от Закона!
Без документов, без дома, без возможности устроить свою личную жизнь, он будет никем, он будет изгоем, и дети его никогда не будут носить его фамилию...
Страшное будущее!
Нужно победить, во что бы то ни стало победить, иначе зло восторжествует, а невинный человек разуверится, навсегда разуверится в наличии справедливости на земле! И ещё неизвестно, во что может перевоплотиться его обида на мою прошлую ошибку в расследовании, на ошибку Правосудия, и какую, в конечном итоге, она примет форму!
День и час, в который я решил провести опознание, пока тайное опознание, был у меня запланирован не случайно. В это время большинство сотрудников было на плановой планёрке, или пятиминутке, как мы её называем.
Я заранее обговорил это время с Фёдором Ивановичем, конечно, не выдавая причины такой просьбы. Я сказал ему, что так надо, что потом, несколько позже, я всё объясню, и он пообещал мне задержать сотрудников не меньше, чем на час.
Мы сидели в "аквариуме", за стеклом, с приехавшим из-за границы по моей и Виктории просьбе, Вадимом Куприяновым, а снаружи, опять же через стекло, нас разглядывала, вернее, разглядывала Вадима, Виктория Моспан. Потом её должен будет сменить Алексей Иваницкий, приехавший вместе с Ириной.
Викторию и Алексея я поместил в разные комнаты, на этом настоял, без объяснения причины, Алексей. И, ещё одно условие выдвинул он - его не должна видеть Виктория. Я не понимал его просьбы, но выполнил её, сообразуясь с его желанием.
У человека могут быть сотни, тысячи причин для такой просьбы. Потом разберусь, решил я и, согласился.
Выйдя под благовидным предлогом из аквариума, я подошёл к Виктории. Она стояла перед «экраном», опираясь на костыли, задумавшись и, кажется, совсем не заметила моего появления.
Пришлось напомнить ей о себе:
- Виктория, как вы считаете, это он, Вадим?
- Не знаю..., я... не уверена.... Что-то в нём изменилось. Сейчас он больше похож на своего брата... близнеца..., Всеволода... Не знаю...
- Виктория, неужели вы..., нет, неужели они так похожи между собой, так неотличимы?
- Да.
- И, что, никак нельзя определить «Кто есть, кто» без генетики?»
- Вообще-то... можно, - и она чуть покраснела.
Вот уж никогда бы не подумал, что Виктория может краснеть. С её-то характером? Но, видимо я её плохо знал, или она умела тщательно скрывать свои чувства.
- Говорите, Виктория, говорите! Дело очень серьёзное!
- Мне, Вадим... как-то, в минуту откровенности..., рассказал..., у Всеволода, сзади, на лопатке, на левой лопатке, уточнила она, есть родимое пятно в виде вопросительного знака с точкой.... Вот..., если бы...
- Да говорите же вы, Виктория, чего тянете! - чуть нажал я на неё, повысив голос.
Казалось, она меня не слышит и, как в сомнамбулическом сне, монотонно продолжала - вот, если бы его раздеть... до пояса, и повернуть ко мне спиной, тогда.... У Вадима... тело... вообще, без родинок...
Я всё понял! Неужели?!
Сейчас настала очередь Алексея, что скажет он, увидев Вадима?
Когда я пригласил его посмотреть, и опознать, если возможно Вадима Куприянова, он долго стоял перед стеклом, не шевелясь, побледневший до синевы, а затем сказал то, что я уже знал, или догадывался и без его ответа.
Он не признал в Вадиме - Вадима!
Это Всеволод, прошептал он и, неожиданно для меня, бросился бить по стеклу кулаками и кричать, с надрывом, с болью: «Как ты мог, Севка?! Как ты мог так поступить со мной?! Ты же был мне дорог как друг, и я любил тебя, как родного брата, как ты мог?!»