Одежда превратилась в сплошную ледяную корку, но я переставлял ноги, отталкивался палкой - одежда потрескивала и ломалась..., но я шёл! Делал шаг за шагом и..., шёл! Шёл, чёрт меня, забери! С трудом, но шёл!
В голове крутилась только одна мысль - дойти до зимовья Захарыча, обязательно дойти! Дойти - в этом моё единственное спасение!
Эта мысль настолько поглотила меня, что я чуть не пропустил первый, и самый главный ориентир - перекинутую поперёк реки высоковольтную линию.
От первой опоры на правом берегу мне надо было пройти под углом в сорок пять градусов три километра в глубину леса, а там... новый ориентир - огромная скала, валун-медведь. Никогда не думал, что ходьба на лыжах, да ещё в промёрзшей одежде, настолько мучительна!
Очередной ориентир я нашёл лишь часам к трём утра, при этом затратив уйму сил и, кажется, немного заблудившись. Мои ноги дрожали от усталости, из груди с хрипом, как у загнанной лошади, вырывалось дыхание...
Как и обещала погода, крупными хлопьями повалил снег, и только чудом я нашёл ориентир Захарыча - скалу, похожую на присевшего медведя.
Нужно было торопиться, и я, немного отдышавшись, двинулся дальше в глубину леса.
Не дай Бог заблудиться, подумал я, переставляя ноги. Ещё я подумал - хорошо, что лес хвойный и без подлеска, а то бы я, точно, продираясь сквозь кусты или обходя их, потерял направление, и тогда мне... - каюк!
Кто мне помог, Бог, или моя судьба вела меня, не знаю, но заимку я нашёл на том месте, на котором она и должна была быть. Захарыч, добрая душа, не обманул, а я был очень прилежным учеником в постижении лесной науки.
* * *
Она стояла на небольшой поляне, вся, по самую крышу, засыпанная снегом. Пришлось прокапывать проход к двери. Я перекидал, наверное, три куба снега прежде, чем добрался до входа. Дверь, на удивление, хотя и со скрипом, легко отворилась.
Сделав пару шагов, я вступил в свои временные, но такие желанные, владения.
В избушке было темно, лишь узкая полоса серого рассвета слегка заглядывала в открытую настежь дверь. Воздух внутри был затхлый: чувствовалось, что давно никто не посещал и не проветривал домик. Но я был рад новому пристанищу, как может быть рад одинокий путник, встретивший на своём пути старого товарища или друга.
Осторожно, делая короткие шаги и боясь наткнуться в темноте на что-нибудь, я медленно продвигался к левой стене, у которой, по словам Захарыча, должна находиться небольшая печь и запас сухих дров. И опять он не солгал - печь находилась там, где и должна была быть! А нагнувшись и пошарив рукой перед ней, я нашёл дрова. Даже лучины для растопки находились на дровах.
Странно, подумал я, неужели за столько лет никто, никогда, не посещал избушку? И тут я вспомнил слова Захарыча: «Охотничий Закон гласит - попользовался чьим-то добром, отплати ему тем же. Использовал продукты - оставь свои, воспользовался дровами - заготовь вновь, чтобы следующий усталый охотник мог обогреться и поесть».
Хороший Закон, полезный, решил я, разжигая плиту!
Дрова быстро загорелись, но дым... Дым никак не хотел идти в трубу, он клубами наполнял избушку, разъедал глаза...
Не выдержав, чихая и кашляя, я выскочил из избы и уставился слезящимися глазами на крышу в поисках трубы. На крыше, как шляпка гриба-боровика, лежал толстый слой снега, и такой же шляпкой, полностью перекрывая выход дыму, он лежал на трубе. Ничего не поделаешь, подумал я, и решительно полез по снегу на крышу, пытаясь добраться до трубы.
Верхний слой снега, покрывавший крышу зимовья, был настолько плотен и твёрд, что выдержал мой вес, и я благополучно добрался до цели. Смахнув снег с трубы, дождался, когда появиться первый дымок и, на отощавшей от тюремной баланды, худой заднице, съехал вниз.
Вытеснив холодный воздух из дымохода, печь загудела, распространяя по избушке долгожданное тепло. Даа... золотые руки у печника, Захарыча! - в который раз восхитился я, смотря на огонь в печи и вспоминая, с какой любовью прилаживал он кирпичик к кирпичику при сотворении своего чудо-камина в коттедже.
Под этим камином, покрываясь потом от жары и трясясь от страха, что раскроется тайна моего убежища, я провёл одиннадцать долгих дней! И вот, я здесь - усталый, замёрзший, но живой и свободный!
Глава вторая
На второй день моего пребывания в избушке случилось непредвиденное мною событие - я заболел и, не просто заболел, а здорово заболел. Ещё с вечера я почувствовал, что со мной не всё в порядке: кружилась голова, меня бросало то в жар, то в холод, а в груди, при вдохе и выдохе раздавались звуки «гармошки». Я был слаб, как новорожденный ребёнок.