Его «Сашенька» звучало еще хуже, чем нилово «Алексашенька».
— Да, есть еще парочка. К примеру, кем была девушка, погибшая в ту ночь? Или почему вас пытались убить отравленной стрелой?
— За мысли и намерения грабителей я не отвечаю, к счастью. А с милой фройляйн познакомился в тот же вечер, когда на нас напали, бедняжке просто не повезло, я ничего не мог для нее сделать. Обидно получилось, я ее не спас… Ну как, получила ответы на все вопросы?
— Да. Спасибо.
Спасибо, лгун проклятый. Мог бы о смерти девушки рассуждать без ухмылки.
— Теперь я могу позвать тебя куда-нибудь, или мне и дальше ходить за тобой в парк? Не подумай, что я против, но мне нравится разнообразие…
— …и рестораны, я помню. Но единственное, что могу вам посоветовать, герр Гримм, это найти другую девушку, которая с удовольствием наденет купленное вами платье и разделит с вами ужин в ресторане. А я помучаюсь с сопливыми ровесниками, пожалуй.
— Значит, вот так ты решила?
— Да.
— Не нравлюсь тебе?
Я решительно покачала головой, надеясь, что теперь-то Гримм точно из моей жизни исчезнет – как никак, а удар по его самолюбию нанесен неслабый. Но максимально вежливый, даже бабуля бы придраться не смогла.
— И переубедить тебя не получится?
— Извините, но нет. Это невозможно.
— Извиняю, но хочу получить утешительный приз, — подозрительно легко сдался спасенный.
— Не думаю, что обидела вас настолько, что задолжала приз, — я потянулась за альбомом и собралась было подняться, но Гримм удержал меня за руку и притянул к себе. Слишком близко. Слишком нагло. Словно наш разговор лишил его необходимости соблюдать границу, играть в милого парня.
— Отпустите! — прошипела я, краснея от возмущения.
— Не нервничай, Сашенька.
— Если вы сейчас же меня не отпустите, я закричу.
Он ослабил хватку и рассмеялся. Заразительно так.
— Напугал? Извини. Я лишь хотел, чтобы ты на прощание что-нибудь нарисовала. На долгую память… на будущее. Ты же можешь это сделать? Кто знает – может, ты мне такое будущее посулишь, что я больше никогда тебя не потревожу?
— Это какое-то условие?
— Боги, разве можно быть такой подозрительной?! Я просто хочу узнать будущее, вот и все. Ты мне в этом поможешь?
Если после этого он отстанет…
— Почему бы и нет? — неохотно ответила я и взяла в руки альбом и карандаш. Первое время Гримм наблюдал за мной, но потом раскинулся на траве и прикрыл глаза, вроде бы задремав на солнышке.
А я быстрыми и точными движениями карандаша выводила рисунок. Очертания собственного дома узнала сразу – скромное крылечко сбоку, рядом с дверью окно, на втором этаже балкончик с яркими цветами на нем. Рука задрожала от предчувствия, я испуганно покосилась на Гримма, но тот, кажется, и вправду уснул. Одним домом мой набросок не ограничился – на крыльце я нарисовала двоих, высокого темноволосого мужчину и хрупкую девушку с невероятно красивым лицом в форме сердечка, и с копной светлых блестящих волос. На девушке я изобразила белоснежное платье, и оно делало ее такой воздушной, почти невесомой и совсем не похожей на обычного человека. Петра с самого детства походила на светлое божество, и такой девушке нечего делать рядом с Киллианом Гриммом – а темноволосым мужчиной на рисунке был он. И моя маленькая сестренка уж точно не должна смотреть на него с такой мечтательностью, с таким счастьем, с такой бесконечной надеждой. Столько чувств сразу, что страшно. А ведь это всего лишь набросок.
«Нет. Нет, нет, нет и нет» — судорожно думала я, с ужасом глядя на творение рук своих. Это не может быть правдой, ни за что не поверю…
Гримм заворочался и накинул руку на лицо, закрываясь от солнца. От ужаса я не могла двигаться, переводила взгляд с наброска на Гримма и едва не сломала карандаш о зубы – с таким остервенением его грызла. Первый порыв – бежать подальше, пока этот гад не проснулся, я поборола и посоветовала себе рассуждать здраво. Если убегу, ушлый Гримм поймет, что дело нечисто, а значит, стоит убедить его в обратном. Само собой, о том, чтобы показать иезуиту настоящий набросок, и речи не шло: мне-то предельно ясно, насколько опасен Киллиан Гримм, а вот Петра с ее привычкой видеть хорошее во всех подряд, даже в отъявленных мерзавцах, может оказаться в опасности.