Во время этого необычного путешествия, на которое я сам напросился, было много интересных приключений. Сразу же в пограничном турецком местечке Ханекин мой батальон два дня занимался поисками банды разбойников, которые ограбили шедший под усиленной охраной транспорт с немецким золотом для уже упоминавшегося персидского маршала Низамаэс-Султана. Наши попытки разыскать бандитов были в этой не просматривавшейся горной местности напрасными. Многие признаки указывали на то, что турецкий комендант тылового района в Ханекине был весьма заинтересован в нападении на транспорт с золотом и косвенно участвовал в нем. Мы, саперы, конечно, не могли распутать этот клубок.
Походная колонна нашего батальона на марше очень растянулась, ибо все необходимое — свежие продукты, запас продовольствия, боеприпасы, шанцевый инструмент — приходилось везти на вьючных животных (лошадях, ослах, верблюдах), так как предстоявший наступательный марш можно было осуществить только по узким горным дорогам на высоте 1500–2000 метров. Хотя мы были регулярной войсковой частью, ночью нас часто обстреливали персы, которых мы называли бандитами.
В Керманшахе мне представился случай увидать часть войска, которое формировал персидский маршал Низам. Нас предупредили, что в городе размещена дивизия. В действительности же это были триста-четыреста жалких, оборванных фигур, которые расположились бивуаком и как раз варили пищу в медных котлах и кастрюлях. По-видимому, персы были не слишком воодушевлены тем, чтобы «добровольно» воевать против русских на стороне немцев и турок. Некоторые из нас считали, что персидский маршал Низам — мошенник, который охотно кладет деньги в карман, но не принимает серьезных мер для сформирования войсковых частей. Правильны были, вероятно, оба предположения: персы не желали воевать, а персидский маршал жульничал.
В районе Синнаха однажды возникла чреватая опасностью ситуация: появились русские части. Однако через несколько дней после небольшой взаимной перестрелки они отошли, так как русская кавалерия не могла успешно действовать в гористой местности. У нас даже сложилось впечатление, что они были удивлены нашим появлением здесь, как и мы удивились при виде их.
В Синнахе я посетил епископа группы христиан арамейской национальности. Мы разговаривали по-латыни. Он учился в Риме и выражал надежду, что немцы освободят местных христиан, в том числе и его самого. Вероятно, то же он говорил русским. Я откровенно заметил, что едва ли он может рассчитывать на то, что его освободят немцы, так как этот гористый район нисколько нас не интересует.
Самым неприятным за время военной экспедиции в Персию было для меня то, что я сильно страдал от лихорадки. Заболеванию, вероятно, способствовала тяжелая форма дизентерии, которой я болел в Турции. Лечившие меня немецкие врачи предупреждали, что от последствий этой болезни я буду страдать всю жизнь. Теперь я оказался без медицинской помощи, ибо во всем армейском корпусе не было ни одного врача.
В середине октября я получил от командира немецкого саперного отряда приказ немедленно возвратиться в Багдад. Около трех недель я добирался верхом до места. Из-за того, что немецкий саперный отряд не находил должного применения в Малой Азии, ему было приказано возвратиться в Германию. Во время моего похода в Персию я потерял связь с родиной и ничего не знал о положении на Западном и Восточном фронтах. Писем я не получал. Зато теперь, в Багдаде, меня засыпали новостями. Немецкое наступление на Верден после многомесячных изнурительных боев переросло в затяжное сражение. На Сомме с июля бушевала небывалая по размаху оборонительная битва и противник впервые ввел в бой большое количество танков. Летом русские предприняли успешное наступление, главным образом против австро-венгерской армии. В связи с этим Румыния выступила против Германии. Единственным светлым пятном казался тот факт, что в августе 1916 года Гинденбург и Людендорф возглавили Главное командование сухопутных сил.
Их считали победителями в битве под Танненбергом, и за два года немецкая пропаганда создала вокруг этой победы ореол легенд. Танненберг, принесший победу в битве преходящего значения, был превращен в символ победы и конечного успеха.
В связи с провалом плана молниеносной победы осенью 1914 года немецкая стратегия по-прежнему стояла перед непреодолимой трудностью рокового значения — войной на два фронта. Германский Генеральный штаб не мог не знать, что в такой войне как в силу военных, так и особенно в силу экономических причин одержать победу невозможно. Да и по сравнению с осенью 1914 года положение изменилось далеко не в пользу Германии, что обусловливалось вступлением в войну Италии и Румынии на стороне противника, ростом враждебного отношения к Германии — главным образом в США, развертыванием людских и материальных ресурсов английской колониальной империи. Германия была отрезана от океанских путей и лишена почти всякого подвоза; ее население было измотано огромными потерями, лишениями и разочарованиями. И вот теперь правящие круги Германии в качестве противовеса бросили на чашу весов нимб победителей под Танненбергом и их уверенность в победе.