Лёжа на малой глубине, моя подлодка подняла перископ на угол обзора в триста шестьдесят градусов. Моя цель не появлялась. Но тут как часто бывает, впередсмотрящий огласил: "Земля!" То есть вахтенный матрос в моем случае произнес "вижу цель". При увеличении цели оказалось, что тревога оказалась ложной и мимо моего борта, в двух кабельтовых, прошел не флагман, а списанный баркас. Я продолжал вести наблюдение. Склянки отбили четверть восьмого. Ракеты в шахтах субмарины находились в режиме боевой готовности. Капитан находился в пиковой ситуации. Ему не терпелось отдать две команды "на абордаж" и "отбой". Однако, по словам предводителя всечукотской нации старейшины Сарыг-оола было понятно "пока чукча не видит оленя, охота не закончена". И я снова прошелся шомполом по стволу трехлинейки. Иногда мне казалось, что я – папанинец, а вокруг меня льды и холодное море. Многочисленные колонии пингвинов мирно тёрлись животами о сородичей, задевая и меня. Или я представлял себя одиноким туземцем, лежащим под от плодоносившей пальмой в надежде, что последний банан в любой момент осчастливит меня по кумполу. Солнечные часы показывали половину восьмого, но олени попрятались, а бананы не падали. Как бы сказал Отто Шмидт: "Челюскин затонул. Да здравствует "Челюскин". Вдруг на просторах великой пустыни одинокий, алчущий воды путник услышал:
– Здравствуйте!
Я не обратил на это никакого внимания. На выжженной земле жизни нет.
-Здравствуйте!
Я почувствовал, что меня кто-то тронул за плечо. "Это ты Виннету, сын Инчучуна", – хотел сказать я, но промолчал и после ненужных размышлений пришел в себя. Нет, это не пустыня, не тундра, не степь и не прерия. Это огромный город, который я так люблю и в котором я так одинок. У меня есть тетка, у меня есть Олег Семенович и вот теперь кто-то, быть может, еще. Я оглянулся. Передо мной стояла невзрачная молодая женщина в сатиновом платье. Розовый берет венчал ее голову. У нее была хорошая фигура и возможно кому-то она казалась привлекательной, но мне нужна была Катя, все остальное: дома, люди, машины, трава на газонах и деревья вокруг казались мне невзрачными.
-Здравствуйте, – сказал я.
-Не пришла? – спросила женщина.
-Нет.
Я выразительно покачал головой.
-Вы хорошо смотрели?
-Я вижу хорошо, – ответил я.
-Вы так расстроены.
-Я расстроен. И никому нет до этого никакого дела.
Женщина еще что-то говорила, но я уже не слушал ее. Я действительно слишком наивен. Несчастный Пьеро казался мне Дон Жуаном в облике Шварценеггера по сравнению со мной. Я долго гулял по ночному городу. По Тверской к Александрийскому саду, потом мимо кинотеатра "Зарядье" по набережной. В конце концов, я успокоился. "Жизнь прекрасна", – сказал я сам себе. В кондитерской я купил такой большой торт, что в нем можно было спрятать БТР. Вероятно, его доставили спецзаказом на товарняке. В универсаме я разорился на бутылку коньяка "Мартель". Продавщица так активно подмигивала мне, что я подумал будто у нее тик. Также я купил фруктов. Мальчик, который уговаривал свою маму купить ему ананас, вдруг замолчал и, подойдя ко мне, вопрошал:
-Дядя, зачем вам столько фруктов?
-Я их ем, – ответил я.
Мальчик дернул мать за рукав.
-Купи ананас, а то уйду к дяде.
-Веди себя прилично, – сказала женщина, – а то дядя подумает, что ты – маленький пожиратель ананасов.
Я улыбнулся малышу и вручил ему ананас.
Мое жилище встретило меня сегодня как-то особенно. Пустая квартира, казалось, была населена людьми, только они вышли куда-то на минуту. В прихожей на телефонном столике лежал лист бумаги. Черным по белому я прочитал: "Щи в котле, каравай на столе, вода в ключах, а мяса в морозильнике не было". Я едва перевел дух. Сначала я подумал, что это моя любимая тетушка вспомнила бессмертные строки Гайдара, но почерк был не ее. Но чей? Кто посмел ворваться в мои покои, сварить щи и измалевать лист бумаги? Но самое главное – я был в восторге! Я был кому-то нужен! Нужен! И я начинал понимать кому. Оглядевшись по сторонам, я подошел к полке для головных уборов и, едва потянувшись, достал мягкий такой до боли знакомый розовый берет.
Я прошел в кухню, выдвинул обеденный стол на середину и выложил на него все продукты, купленные в магазине. Стол чуть не рухнул. После этого я выразительно прокашлялся и громко, так чтобы меня слышали даже соседи, произнес: