В свои шестнадцать лет мне казалось, что все очень легко и просто. Не имея ни малейшего жизненного опыта, за исключением постоянного стремления быть лучшей во всем и тихой внутренней борьбой с родителями, пыталась писать роман. Не получалось. Я исписывала целые тетради, блокноты, понимая, что в написанном нет души. Да, именно души. Сколько бы автор ни утверждал, что писать можно даже о том, чего ты не переживал, это ложь. Мы всегда пишем о том, что нам близко и с чем мы знакомы. Или хотели бы быть знакомы. Быть может, именно поэтому мне не удавалось зацепить своими записями даже любимого человека. Кем и стал впоследствии Кянан.
- Ты понимаешь, что это бред? – он смеялся мне в лицо, читая мои выдумки, а я обижалась, глубоко внутри осознавая его правоту. Но признаваться в этом ему? Увольте. – Ты пишешь о боли. Но ты не знаешь, какая она. Это как если описывать вкус слез, не зная, что они соленые. Понимаешь?
Я понимала. И по новому кругу начинала выдергивать и рвать ни в чем неповинные листы. Благо, тетрадь была толстой, а ноутбуком пользоваться я не любила. Извольте сударыня, исписывать тетрадь.
Я провела у бабушки непозволительно долгое время – два месяца. Мама с сестрой так и не приехала, а отец был жутко занят работой. Звонили, естественно, каждый день. Но бабушка стоически выдерживала «допрос» и ни разу не заговорила о моих вечерних прогулках.
- Эмилия, - ба не любила сокращать мое имя, что меня жутко раздражало, так как казалось, что на меня сердятся, - я, конечно, не против твоих встреч с мальчиком, - как она узнала-то? – но, чтобы об этом не узнала Севда, иначе полетят наши с тобой головы. Да и не позволяй ему многое, никаких поцелуев, ни-ни! – на этом моменте я покраснела и закивала болванчиком. Меня с детства воспитывали в строгости во всем, что касалось бы интимной стороны отношений. Чему я и собиралась следовать несмотря ни на что, хотя со временем мое мнение поменялось.
Распрекрасное лето прощалось с нами. И потом мне пришлось уехать в город. Как и Кянану. В город, где меня душили своей гиперопекой родители. И где нашей новой встрече предстояло случиться только в ночь нового года.
Мне оставался еще один год обучения, который был решающим для ближайшего будущего, а потому контроль родителей за мной стал особенно усилен. Сестра, которая была младше меня на два года, знала о моем летнем приключении и всячески подкалывала меня, особенно если замечала, что вместо решения положенных тестов, я задумчиво выводила на полях тетради имя Кянана. Мы переписывались с ним каждый день. Но никак не могли увидеться, так как мое время было расписано строго по часам, а воскресный день посвящался уборке комнаты и урокам фортепиано. Мне пришлось даже забросить свой «бездушный» роман, как любил говорить Кянан. А в конце концов начала систематически пропускать дополнительные занятия, чтобы мы могли увидеться.
За что я его любила? За честность, нежность, уважение моих идей и моего мнения, за… Если честно, не знаю до сих пор. Любовь заразила меня им как вирусом. И вот, что интересно: я никогда его не ревновала. Мне казалось, отдай я ему свою душу на хранение, он сохранит ее для меня несмотря ни на что. И знаете, я ошибалась. Как почти любой человек, который полюбил впервые. Нам всем свойственно совершать ошибки, но не так жестоко, как это произошло со мной.
Оглядываясь назад, с высоты прожитых лет, я ни разу не жалела о том, что было в моей жизни. О своих поступках. Не видела в этом смысла. Однажды, когда я узнала о первом обмане Кянана, что случилось за три дня до моего приемного экзамена, перекрасила свои волосы в более светлый оттенок. Для домашних это стало шокирующим. Мой первый маленький бунт, спровоцированный болью. Конечно, меня за это отругали, и мама грозилась запретить поехать летом к бабушке, но мне было все равно. Как-то сестра спросила меня, замечая, как я пытаюсь вернуть волосам прежний цвет:
- Не жалеешь о том, что перекрасилась?
Я отложила краски и задумалась.
- Не имеет смысла жалеть о чем-либо, после того, как ты это совершила. В конечном итоге, это всего лишь волосы, - и поцеловав ее, выбросила краски в мусорный бак.