Он растерянно поглаживал её белокурые волосы:
— Ты что, Солнце! Почему огорчилась? Я же с тобой!
Она подняла зарёванное лицо - подводка и тушь размазались, две серые дорожки протянулись от уголков глаз по щекам.
— Лерчик! Лерчик! Ты что! Дайте кто-нибудь салфетку! — он протянул раскрытую ладонь. Антон резко рванул пакет, выудил скомканную салфетку, вложил её в раскрытую ладонь Дэна.
— Я плачу, — всхлипывая, отвечала та, — потому, что ты не понимаешь, что, так как я люблю, тебя никто и никогда любить не будет! Запомни это! И через много лет ты вспомнишь мои слова и скажешь: «И правда так сильно как любила меня Лерка - эта девчонка с кукольным лицом и с крашенными белокурыми волосами, меня никто больше не любил!»
Юлька поёжилась: «Что её так разобрало? Или просто напилась?»
— Лера! Хватит кукситься! У меня День рождения! И я не хочу, чтобы на моём празднике подружки проливали горючие слёзы!
Тихо шуршала под ногами опавшая листва. Чёрное развесистое дерево, казалось, внимательно наблюдало за шумной компанией, расположившейся под его кроной, и укоризненно грозило ветвями.
— Ребята, давайте тише разговаривать! Всё уже спят, а мы шумим! — она закрыла глаза: всё поплыло, закружилось, едва устояла на ногах, ухватилась за руку стоявшего рядом Влада - безжизненную ледышку. Её зазнобило, от прохлады осеннего вечера или от равнодушия Влада. «А я думала, что нравлюсь ему! — всё стало ясно и понятно, — он ко мне рав-но-ду-шен», — мысленно, по слогам произнесла она, ставшую, вдруг, очевидной, истину. «Ну, и пусть!» — она расцепила пальцы, ухватившиеся за ледяную руку, отошла в сторону Ленки и Веры. Он не удержал и даже не посмотрел в её сторону, будто она не цепляла его за руку, не строила глазки. «Ну, и пусть!» — ещё раз, мысленно, уговаривала она себя, или успокаивала, или посылала его куда подальше.
— Пьём, девочки, шампусик! Закусываем конфетками! И улыбаемся! С Днём рождения! — шёпотом проскандировал Антон. — Ура!
— Ура! Ура! Ура!
— С Днём рождения! Ура! — подхватили ребята также шёпотом.
— Водяра ещё осталась? — Серёга отобрал у Антона пакет, заглянул внутрь, вытащил полупустую бутылку, побулькал. Переложил бутылку из правой руки в левую. Кончиками указательного и безымянного пальца правой руки легонько подтолкнул стаканчик в Юлькиной руке, — освобождай тару!
— Я уже и так пьяная! Выпей вместо меня, Владик! — она специально назвала его ласкательно-уменьшительным именем, будто между ними есть невидимая связь, позволяющая ей обращаться к нему по-особенному, а не как остальные ребята. Она повернулась в его сторону. Влад стоял чуть поодаль от остальных, задумчиво приглаживая и без того аккуратный бобрик на голове. Он не услышал Юлькиного оклика или сделал вид, что не слышит.
— Владик! — позвала она ещё раз, громче.
Он повернулся в её сторону:
— Что, Юля? Извини, задумался!
— Выпей вместо меня, Владик! Не хочу, а выливать жалко! Я не пила, можешь не брезговать!
Он снова растянул уголки губ, изображая натянутую улыбку, подошёл, взял стаканчик из её руки, отхлебнул, посмаковал во рту:
— Вкусно! — наклонился к ней и прошептал в ухо, — ты такая хорошенькая и такая же сладкая как это шампанское! С Днём рождения!
Юлька облизнула, вмиг высохшие, губы:
— Спасибо! — с трудом вытолкнула благодарность из пересохшего горла - первый раз в жизни ей сказали такие слова и таким тоном.
Влад медленно, с наслаждением, выпил шампанское. Она незаметно наблюдала за ним. Её нравилось в нём всё: переменчивый характер - веселится, а потом, вдруг, задумается или загрустит; глаза - то пронзительно голубые, то тёмно-синие; бобрик тёмно-русых волос - так и хотелось провести ладошкой по его волосам, почувствовать их структуру.
— Я хочу-у-у! — протянула Юлька, набрала полную грудь воздуха и повторила, — я хочу-у-у!
— Хочет и молчит! Вай, как так можно! Хочет и молчит! — Серёга залпом заглотил водку из стаканчика, — я к твоим услугам, Юленька! Хочет и молчит! Хочет и молчит! Вай! Вай! Как нехорошо! Не молчи, пожалуйста!
— Перестань, Серёжа! — Юлька прыснула от смеха, а за ней и остальные ребята.
— Серёжа, дай имениннице сказать! — конопушки на Веркином лице, рассыпанные по носу и щекам стали ещё более заметными, даже в темноте сентябрьской ночи. — Что ты хочешь, Юлька?
— Я хочу-у-у! — Юлька надула щёки, будто набрала в рот воды, выдохнула, — я хочу сказать, что безумно вас всех люблю!
— Вот-те на! Началось в колхозе утро! Ты меня должна любить, а не всех! — Серёга, демонстративно, потряс стаканчик, несколько капель упало ему на ладонь, он провёл ладонью по волосам, как бы приходя в себя от услышанного.
— А ещё! Я хочу! Я хочу кое-что сделать, но, вдруг, вы все подумаете, что я сумасшедшая! — она спрятала лицо в ладони и засмеялась над своей глупостью или дерзостью.
— А мы можем так подумать! Можем!
— Говори же, что ты хочешь! Только, пожалуйста, не BMW! Ну, пожалуйста! Не надо! — дурачились ребята.
— Я хочу! — Юлька выдержала паузу, — ни за что не догадаетесь! Я хочу погладить бобрик у Влада!
— Опаньки! Приехали! Девушкам больше не наливать! — Антон пошуршал пакетом, — а больше и нет ничего.
— Бобрик на голове! Каждый понимает в меру своей испорченности! — она мельком взглянула на Влада - у того на лице такая же оторопь как и у остальных ребят, — просто мне кажется, что если провести ладонью по его волосам, то ощущение такое же, когда трогаешь только что скошенную траву.
— Да, вы, девушка, оригинал! Большой оригинал, скажу я вам! — Влад подошёл к ней, резко и почтительно склонил голову перед ней, как бы приглашая на танец и замер в таком положении.
Юлька хихикала: «Да, уж! Насмешила всех! Вот, что значит, напилась пьяная!»
— Я жду начала эксперимента! — Влад поднял голову, взглянул на неё.
— Мы все ждём! Желание именинницы - закон!
— Э, нет! Мы так не договаривались! Юлия! Зачем тебе его бобрик? Я, с удовольствием, предоставлю свой! — Серёга схватил её руки и положил себе на голову, провёл её руками по своим волосам, — ну, как напоминает газон? Или что там тебе должны напоминать волосы?
— Нет, не напоминает! — она отняла руки, — Влад, дай сюда свою тёмно-русую голову.
Он вновь склонился перед ней, точно в изящном поклоне. Юлька невесомыми пальцами пробежала по волосам. Он резко дёрнулся, отстранился, судорожно сглотнул и выдохнул:
— Что ты со мной делаешь! Зачем? — он отошёл от неё, рванул ворот рубашки, точно стало трудно дышать.
Зависла тишина. Юлька облизнула, вновь пересохшие губы:
— Да, — прошептала она, еле слышно, со всхлипом, — да, но только не газон, а бархат и шёлк!
— Может. По домам? Поздно уже! — Влад не смотрел в сторону Юльки и даже встал к ней боком.
Проводили Юльку до подъезда. Она ждала: Влад возьмёт её за руку, отведёт в сторонку и тихонько спросит, заглядывая в глаза: «Завтра увидимся?» Она быстро-быстро кивнёт несколько раз и продиктует свой номер. Не подошёл, не отвёл в сторонку и не прошептал, заглядывая в глаза: «Завтра увидимся?»
— Всем пока! Спасибо за поздравления! Всех люблю и обнимаю! — она влетела в подъезд, изо всей силы вдавила кнопку вызова лифта, будто именно он виноват в том, что ничего не произошло. Не спросил её номер. Не предложил встретиться. Она нажала кнопку последнего этажа - ей надо было побыть одной, понять, разобраться в том, что произошло. «Я видела, что нравлюсь ему! Я видела это! Я видела! Но почему? — вслух, не боясь, что кто-то может её услышать, — спросила она его, точно он находился рядом с ней. — Влад, почему? — шептала она. С лязгом раскрылась дверь лифта, он вышла на общую лоджию. Села на корточки, плотно обхватила себя за плечи. «Дура! Не надо было зажиматься с Серёгой, сразу отшить его, может быть, и получилось бы с Владом. Ну, почему, почему я такая дура!» Она вскочила с корточек: «Надо было сказать, что люблю его! Безумно! И тогда он был бы со мной! И, может быть, сейчас мы бы стояли с ним здесь, на лоджии, вместе. Держались бы за руки и целовались-целовались, лишь на секунду отстраняясь друг от друга, только лишь для того, чтобы сделать вдох. — Она всхлипнула, мелко-мелко затряслись плечи, но слёз не было. — А теперь всё закончилось, только из-за того, что я вовремя не дала отпор Серёге. Завтра я позвоню Лерке, — приказала она себе, — и расспрошу у неё про Влада, спрошу его номер. И позвоню ему сама, позову погулять, просто по-дружески, просто потому, что мне будто бы скучно. И всё у нас с ним получится! Я же видела, что нравлюсь ему. Я точно это видела». Она постояла ещё недолго, подставляя прохладному сентябрьскому ветру разгорячённое лицо, то ли от выпитого шампанского, то ли от горького разочарования. «Хорошо, что нет слёз! — она вспомнила две серые дорожки, протянувшиеся из уголков Леркиных глаз, — как жалко она смотрелась. Нельзя показывать слабость! Нельзя! — запретила она себе крепко-накрепко. — А почему?» Она тряхнула головой: «Да пошло оно всё лесом!» «Натянула» наигранную улыбку на лицо, не стала нажимать кнопку вызова лифта, помчалась на свой этаж: «Пошло! Оно! Всё! Лесом!» — стучало в висках. Губы кривились в искусственной улыбке, но сердце - его не обманешь! О, боже! Как же хотелось заорать на него: «Молчи, глупое! Хватит ныть!» Заорать так, чтобы жалобно звякнули стёкла в окнах подъезда, чтобы испуганные соседи выскочили на лестничные клетки: «Что случилось? Молодёжь совсем распоясалась!» «Молчи, глупое! Хватит ныть! — не заорала, а прошептала она, — молчи!» — она крепко, почти до крови, сжала губы. Зашла в квартиру: слышался приглушённый звук телевизора. Приоткрылась дверь в спальню, выглянула мать: