«Хороша!» — причмокнул Максимилиан, любуясь на обтянутый джинсами, Риткин задок, — так бы и… — он не стал уточнять, что значит «Так бы и…»
— Марго! — глухо произнёс он в её сторону, не произнёс, а просипел, проскрипел. Почему-то, вдруг, сорвался голос.
— Максимилиан! — она обернулась, но не подошла, — что тебе? — издали, ответила она.
— Погоди, чуток! — откашлялся он, — охрип чё-то.
Он поднялся с качели, подошёл к ней, ссутулился, сунул руки в карманы.
— Ты это? — он молчал, не продолжая.
— Максимилиан! Что тебе? — ещё раз повторила Рита, нетерпеливо, она торопилась к Максиму на условленное место, разговор с долговязой нескладной фигурой не входил в её планы, если только очень быстро перекинуться парой-тройкой фраз и до свидания.
— К нему торопишься? — Максимилиан вытащил руки из карманов, пригладил топорщащиеся в стороны волосы.
— Да, — просто ответила, и ещё раз напомнила, — что ты хотел, Максимилиан?
— Это! — косноязыко продолжил он, — букет на подоконнике стоял! Знак это? Мне?
— Ах, вот ты о чём! Максимилиан, это была всего лишь шутка! Неужели, ты этого не понял?
— Ты сказала это так серьёзно, мёртвый и то бы понял, так как я.
— Извини, Максимилиан, если ввела тебя в заблуждение! Я не нарочно! Извини! А сейчас мне надо идти!
— К нему? — он мотнул головой в сторону тёмного, задумчиво шуршащего листвой и хвоёй, леса.
Она кивнула:
— Да! — он торопливо пошла, остановилась, обернулась на сиротливо стоявшего Максимилиана, — извини! Иди к Милае, она, наверное, ждёт тебя!
— Ты чё любишь его?
Она остановилась, хотела топнуть ногой в сердцах: «Не лезь не в своё дело!», но передумала. Помолчала, и тихо произнесла:
— Да! Очень! — она стремительно повернулась и пошла прочь от Максимилиана, почти побежала.
«Очень! Очень! Очень!» — он будто почувствовал, хлёсткие удары слов по щекам: «Очень! Очень! Очень!» «Вот и всё? — задал он себе тупой вопрос, как ему показалось. И сам ответил, — теперь всё! Всё ясно и понятно! Яснее и понятнее не бывает!» Он подошёл к сосне, привалился к ней спиной: «Всё! Всё! Всё!» — нашёптывали ему шорохи леса, — «Очень! Очень! Очень!» — скрипела, раскачиваясь, надломленная ветка сосны. Сколько времени он простоял под сосной - он не зал. «Иди к Милае, она, наверное, ждёт тебя!» прозвучал у него в голове её голос так явственно, что он вздрогнул, с усилием, оторвал себя от ствола крепкого сильного дерева и пошёл. Поднялся на крыльцо Милкиного корпуса, толкнулся в тёмную дверь - закрыто. Громко и требовательно постучал. Послышалось шлёпанье босых ног, сонный голос спросил:
— Кто?
— Милка, это я! Максимилиан! Открой!
Милка приоткрыла дверь - сонные глаза, огненное пламя на голове. «Краску для волос не забыть, ей купить! — мелькнуло у него в голове.
— Чё пустишь?
Милка пожала плечами, зевнула, стыдливо прикрывая рот, распахнула широко дверь:
— Заходи, только головой не запнись!
Он привычно пригнулся, чтобы не долбануться о притолоку, зашёл, сел на смятую постель, уставился в моргающий зелёный глазок Милкиного телефона.
Она села рядом, помолчала, потом не выдержала:
— Ты что пришёл, Максимилиан?
— Любит она его! Очень! Сама сказала, — он не мог отвести взгляда от моргающей зелёной точки, взял телефон в руки, повертел его, положил обратно.
Она, молча, наблюдала за его действиями. Он посидел ещё немного, помолчал, вздохнул, поднялся, и пошёл к выходу.
— Неужели ты сомневался? — пламя на её голове негодующе заколыхалось, — всё и так понятно! А, он? Любит ли её он? Этого никто не знает! Мы с тобой будем продолжать изображать безумно влюблённых? Или ты сдулся?
Он взялся за дверную ручку, повернулся к Милке вполоборота, буркнул:
— Че? Зачем? Бессмысленно! Считай, что я сдулся!
— А он её, может и не любит, так просто, от скуки с ней валандается.
Он не ответил, пригнулся, нырнул в темноту летней ночи, закрыл за собой дверь. Она выскочила за ним, прошипела:
— Максимилиан, вернись на секундочку!
Он неохотно вернулся в комнату:
— Чё тебе?
— Ради меня, Максимилиан, можешь продолжить нашу игру? Марго тебе сказала, что любит Макса, а он ничего не говорил о «безумной» — она выделила саркастическим голосом это слово, — о «безумной» любви к ней. Продолжим? — уже жалобным голосом продолжила она.
Он пожал плечами:
— Как хочешь! Можно! Если перекрасишь волосы!
— Где я тебе краску возьму! — зло выкрикнула она ему в лицо.
— Будет тебе краска. Куплю в выходные и сам тебя перекрашу.
— Ладно, — согласилась она, — значит, продолжаем?
— Давай! — ответил он неохотно, на него вдруг, накатилась, сумасшедшая усталость, хотелось упасть и заснуть мёртвым сном.
***
Максим уже поджидал Риту на условленном месте. Неподалеку от её корпуса, если пройти чуть глубже в лес, стоит неприметная скамейка, скрытая разросшимся кустарником от посторонних глаз.
— Марго! Наконец-то появилась! — он поднялся навстречу, обнял её неистово, горячечно, — моя сладость! — шептал он, — моя слабость! Крошка моя! Моя девочка!
Он покрывал её поцелуями так жарко, так горячо, пылко и страстно, что у неё закружилась голова, подкосились ноги.
— Давай сядем, — прошептала она, его страсть жаркой волной передавалась ей, захлёстывала, сводила с ума.
Свет бледно - жёлтого месяца мягко золотил её каштановые волосы, распущенные по плечам, заглядывал ей в глаза, подчёркивал бархатистость и белизну её лица.
— Ты такая… — он погладил её по правой щеке, опустился на шею и замер.
— Какая? — прошептала она, прислушиваясь к своим ощущениям.
— Сладкая! Моя сладкая! — нашёл он правильные слова и жадно припал к её губам, точно хотел навсегда запомнить вкус её губ. — Пойдём, погуляем? — прерывающимся голосом, от переполняющей его страсти, прошептал он, поднялся и потянул её за собой.
Он обнял её за талию, она прижалась к нему, вздрагивая или от переполнявших её чувств или от вечерней прохлады - она не знала. Он увлёк её в глубину леса, достал из пакета, прихваченного с собой, покрывало, расстелил на траву, сел и потянул её за руки:
— Иди ко мне, крошка!
Она примостилась рядышком, прижалась к нему, положила голову ему на плечо:
— Как хорошо! Как тихо!
И, как бы в ответ на её слова, кто-то зафыркал неподалеку, зашуршал в кустах. Она вздрогнула, прислушиваясь:
— Кто это?
— Ёжик, наверное, их здесь много, на охоту вышел, — успокоил он Риту.
— Мне кажется, за нами кто-то подсматривает! — он отстранилась от него, обхватила себя за плечи, оглянулась по сторонам, пытаясь понять, наблюдает за ними кто-то или нет.
— Ну, что ты! Здесь никого нет, только ты и я! Во всём мире только ты и я! И, кроме нас, никого нет!
Мерцающий свет горбатого месяца, струился сквозь ветви деревьев и, сложным узором, расположился на небрежно брошенном покрывале. Максим осторожно, точно боясь спугнуть, то хрупкое и нежное счастье, объединяющее их сердца, уложил её на покрывало. Сложный узор, мгновенно, переместился на неё, точно на новом месте ему более уютно, чем на покрывале. Максим облокотился на левую руку, навис над Ритой, провёл по каштановым волосам, по бархатистой коже лица, опустился на шею, туда, где робко и нежно пульсировала ниточка - венка, поцеловал её, отчего она затрепетала быстрее, точно торопясь не пропустить ни одного мгновения счастья. Страсть охватила Максима, он уже не мог себя сдерживать. Нет, конечно же, мог - не хотел. Движения его становились всё более смелыми, настойчивыми.
— Максим, не надо! — просила она, — ну, пожалуйста - пожалуйста, не надо!
— Но почему, Марго? — задыхаясь от страсти, прошептал он, — у нас же с тобой всё было хорошо! Ты не хочешь? Но почему?