Как сказал бы Галстук: «Это было решением».
Я и впрямь решил пройти по газону к скамейке и остановиться. Я стоял один, окутанный тишиной.
Вокруг не было никого, кто бы увидел, как я сделал шаг, потом еще и так, по спирали приближаясь, бродил вокруг скамейки. Когда я наконец сел, во рту ощутил этот привкус. Желание вернуться в детство. Снова смотреть на мир удивленными глазами. Я хочу сказать, что болезнь в первую очередь затронула мои глаза. Сердца коснулась только потом. И так я сидел в своей тонкой одежде. Еще тоньше была моя кожа, под которой я дрожал.
6
С того дня меня каждое утро тянуло сюда. Я смотрел, как падает снег, я смотрел, как он тает. Течет журчащим ручейком. С весной пришли люди и их голоса. Я сидел стиснув зубы. Снова позывы к рвоте. Трещина в стене отделяла меня от тех, кто был вплетен в сеть. Пара влюбленных прошла мимо меня, шепчась о чем-то. Сокровенные слова, которые доходили до моих ушей, звучали чуждо, как слова языка, которым я не владею.
— Я счастлив, — слышал я, — несказанно счастлив. Язык стал липким. Я проглотил рвоту.
Сомневаюсь, что меня кто-нибудь замечал, а если и замечал, то, вероятно, так, как можно заметить привидение. Ты видишь его ясно и отчетливо, не веришь своим глазам и моргаешь, чтобы изгнать это видение. Я был подобным призраком. Даже родители теперь едва меня различали. Когда я встречал их дома в прихожей или в коридоре, они недоверчиво бормотали: «А, это ты». Они давно не причисляли меня к семье. «Мы потеряли нашего сына. Он умер раньше времени» — вот как они, должно быть, думали. Я был для них живым мертвецом. Но со временем они смирились. Скорбь, которую они, возможно, поначалу испытывали, уступила место осознанию, что они не в силах вернуть меня, и какой бы странной ни была для них ситуация, даже странность вскоре стала обыденностью. Так мы и живем под одной крышей, и пока все это остается внутри семьи, они принимают такое существование за норму.
7
Сегодня я уже понимаю, что никого не встретить просто невозможно. Пока ты существуешь и дышишь, перед тобой весь мир. Невидимая нить соединяет тебя с ним с момента рождения. Чтобы разорвать ее, смерти недостаточно, и с этим ничего не поделаешь.
Но когда он только возник, я еще не знал этого. Я говорю «возник», потому что именно так и было. Он возник внезапно одним майским утром. Я все так же сидел на своей скамейке, высоко подняв воротник. Голубь взлетел. От взмахов его крыльев у меня закружилась голова. Я закрыл глаза. А когда снова открыл, он уже был здесь.
Саларимен[1]. На вид лет пятьдесят пять. Серый костюм, белая рубашка, галстук в красно-серую полоску. В правой руке болтался портфель из коричневой кожи. Он шел, размахивая им взад и вперед, ссутулившись и склонив голову. Он выглядел усталым. Не обращая на меня внимания, он сел на скамейку напротив. Закинул ногу на ногу. Застыл в таком положении. Неподвижно. На лице напряжение. Он словно чего-то ждал. Чего-то, что вот-вот случится. Постепенно его мышцы расслабились, и он со вздохом откинулся назад. В его вздохе было это что-то, чего так и не случилось.
Он вскользь посмотрел на часы и закурил. Клубы дыма поднимались в воздух. Это и стало началом нашего знакомства. Резкий запах дошел до носа. Ветер дул в мою сторону. Еще до того, как мы обменялись именами, этот ветер представил нас друг другу.
8
То был его вздох? Или манера стряхивать пепел? Самозабвенно, рассеянно. Он сидел напротив, и я не мог не смотреть на него.
Я смотрел на него как на хорошо знакомый предмет — зубную щетку, мочалку или кусок мыла, — который ты вдруг будто увидел в первый раз, совершенно оторванным от его предназначения. Быть может, именно эта знакомость вызвала во мне особый интерес. Его отутюженный облик напоминал тысячи других, ежедневно заполняющих улицы. Они вытекают из чрева города и исчезают в высоких зданиях, окна которых расчленяют небо. Заурядное, типичное по своей неприметности, бритое лицо провинциала, которое можно спутать с лицом другого человека. К примеру, моего отца. Да впрочем, любого отца. И все же он был здесь. Как и я.
Он снова вздохнул. На этот раз чуть тише. Я подумал, скорее даже почувствовал, что так вздыхает тот, кто не просто устал, а кто устал от жизни. Галстук сдавливал ему горло. Он ослабил его, снова посмотрел на часы. Как раз был полдень. Он распаковал свой бэнто. Рис с лососем и маринованными овощами.
1
Так в Японии называют мужчин — офисных служащих. Аналог «белого воротничка». —