Деньги в нашем мире решают много, а потому у меня все получилось. Я продумала каждый свой шаг, собираясь исчезнуть необъяснимым образом на утро после своего юбилея, оставив нетронутыми свои вещи и безделушки. Вот только мой Иван-царевич подсуетился на четыре дня раньше меня. Или это не он, а та девчонка, которая ухаживала за моей любимицей Нарциссой?
Моя красавица лошадка! Мне так тяжело было расстаться с ней! Я так переживала, что отправилась в тот день в элитный конный клуб уже под вечер, попрощаться. Меня нельзя было назвать профессиональным наездником, но малый тренировочный круг с препятствиями для начинающих мы с моей девочкой проходили с большим удовольствием и легкостью. В этот раз препятствия оказались для нас обоих непосильными. Я успела почувствовать, как перехватывает дыхание у моей лошадки, как отчаянно она пытается преодолеть совсем не высокий брус, но… Мы упали… Мир перевернулся и погас.
Глава 2
Осознать себя вновь мне помог нудный монотонный голос. Я не могла заставить его замолчать, и потому мне пришлось приложить немалые усилия для того, чтобы понять, о чем он говорит. И я поняла. Не только поняла, но и увидела того, кто нудит рядом со мной! И не только его.
Самым большим потрясением в первый момент для меня стал не огромный список моих повреждений, которые в данный момент зачитывал толстый, лысый коротышка в белом халате и не стоящий со скорбным выражением лица у моей кровати муж, а то, что я смотрела при этом на себя саму со стороны… Меня в этой палате, а это несомненно именно больничная палата, сейчас две! Одна я лежу в кровати, замотанная бинтами, судя по всему, до ног, с лысой головой. А вот вторая я, вся такая великолепная, в костюме для верховой езды, стою позади обсуждающих мое состояние мужчин. Та, в кровати, очень бледна, краше в гроб кладут. И я сейчас в бестелесном облике выгляжу не намного ярче. Вся какая-то полинявшая, что ли…
Как мне удалось вскоре догадаться, вторую меня никто не видит. Выходит: я уже почти мертва? Жить после всего услышанного от доктора мне расхотелось. Я знаю точно, что любимый муж «позаботится» обо мне. Его тоже наверняка не прельщает перспектива ухаживать за старой инвалидкой. А кем я еще могу стать, если выживу? Пробита височная кость черепа, повреждены шейные позвонки, сломана в четырех местах правая рука, раздроблена кисть левой, переломы обеих ног и на закуску: перелом позвоночника — живой пока еще труп! Как я поняла, голову и шею я повредила, приложившись хорошенько об угол деревянного бруса, когда падала, а вот все остальное… Это на меня упала со всего маху моя лошадь. А потом она бедняжка еще и встать попыталась.
И вот теперь, после десятичасовой операции, я лежу в персональной палате, подключенная к аппарату искусственно дыхания. За моим состоянием следит умная аппаратура, а супруг и врач теперь стоят рядом и обсуждают мое состояние.
Спустя какое-то время доктор закончил «причитать» и начал заглядывать в глаза моему Иванушке, требуя от него решения. Держать ли меня и дальше на аппаратах? Или… Мой молодой муж сделал слезки и обещал подумать. На этом его посещение больницы в этот день закончилось, а я, к своему ужасу, обнаружила, что не могу покинуть стены этого скорбного заведения для того, чтобы последовать за ним и посмотреть, чем он будет заниматься. А еще мне бы, конечно, очень хотелось узнать — что же, все-таки, произошло с моей лошадью?
На следующий день мой дорогой явился ко мне в палату в сопровождении следователя, и я узнала, что девчонка, ухаживающая за моей лошадью, ввела моей Нарциссе препарат, парализующий дыхание. Где она его взяла? Оперативники узнать пока не смогли, но вот то, что накануне она внесла крупную сумму денег на оплату операции для своей младшей сестры, раскопали. Только мне это уже ничем не поможет, да и девчонку не вернет. Повесилась она в деннике моей кобылы. Пока скорая, полиция, ветслужба клуба оказывали мне помощь и разбирались в произошедшем, она и свела счеты с жизнью. Дура набитая! Будет жить ее сестра или нет никто не скажет. Поможет ли ей эта операция? А старшую дочь ее родители уже потеряли. Указала бы на моего благоверного, как на организатора, отсидела бы лет пять и жила бы дальше. Какие ее годы? А она? Я и говорю… Дура! Во мне даже обиды на нее нет. К концу своей жизни я поняла одно — «Добро должно быть с кулаками», иначе ему не суждено будет выжить. Не все можно оправдать, но простить можно, если не все, то многое, а за остальное нужно мстить.