Но самым странным из всех был последний сон. Я снова поднималась по ступенькам библиотеки, чтобы получить наконец мой диплом. На этот раз за кафедрой стояла не миссис Макинтош, а Колетт. Только она была чернокожей женщиной с вьющимися черными волосами, нимбом сиявшими вокруг ее головы.
– Существует только один способ закончить колледж, – сказала она. – И он не имеет никакого отношения к числу мужей.
– Что я должна делать? – в отчаянии спросила я, чувствуя, что готова на что угодно.
Она протянула мне книгу с моей фамилией на обложке.
– Это было довольно сомнительное начало, – сказала она, – но, по крайней мере, это все же было начало.
Я поняла это так, что мне предстоят еще годы и годы учебы.
– Постойте, – сказала я, расстегивая на ней блузу. Вдруг я поняла, что публично заниматься с ней любовью[426] и есть настоящее завершение учебы, и в тот момент мне показалось, что это самая естественная вещь в мире. Я в возбуждении приблизилась к ней. И в этот момент сон смазался.
18
Кровавые свадьбы, или sic transit
Несчастье женщин в том, что им постоянно приходится приспосабливаться к теориям, придуманным мужчинами.
Я проснулась в полдень и обнаружила, что у меня кровотечение – так и хлещет между ног. Когда я чуточку раздвигала ноги, кровь лилась ручьем и через простыни просачивалась в матрас. Хотя в голове у меня был туман и мозги плохо работали, я поняла, что лучше держать ноги вместе. Хотела встать и найти «тампакс», но вылезти из этой провисшей кровати, хотя бы чуть-чуть не разведя ног, было нелегко. Я резко поднялась, и красновато-черные ручейки побежали вниз по внутренней части ног. На полу сверкнула черноватая капелька крови. Ощущая знакомую тяжесть в нижней части живота, я побежала к чемодану, оставляя за собой сверкающие капельки.
«Черт!», – рычала я, шаря в поисках очков, чтобы с их помощью найти в этом хаосе «тампакс».
Но даже эти треклятые очки и то не могла найти. Сунула руку в чемодан и начала рыться в нем, в раздражении вытаскивая одежду и швыряя ее на пол.
«Проклятье!» – воскликнула я.
Пол выглядел так, будто на нем произошла автокатастрофа. Как мне теперь счистить всю эту кровь? А никак. Я собиралась дать деру из Парижа, прежде чем администрация прочухает, что к чему.
Сколько же всякого ненужного хлама у меня в чемодане. Мои стихи вполне можно использовать как гигиенические прокладки. Очаровательная символика. К несчастью, они плохо впитывали влагу.
Так, а это что? Футболка Беннета. Я сложила ее в маленький подгузник и закрепила его английской булавкой (всего одной!) на своем белье – высокая мода. Как же я уеду из Парижа в подгузнике? У меня будет странная походка, все решат, что мне хочется пописать. О боже… за преступлением определенно следует наказание. Вот я сидела и думала, что наказанием за бегство с Адрианом станет полноценная беременность при полной неизвестности цвета кожи будущего ребенка, а использовать подгузник в конечном счете пришлось мне! Ну почему я даже страдать достойно не могу? Если страдания других писателей носят эпический или космический характер, то мои оборачиваются фарсом.
Я ковыляю по коридору в плаще, сводя колени, чтобы не вывалился подгузник. И тут внезапно вспоминаю – все, что стоит между моим благополучием и нищенством, находится в сумочке – паспорт, карточка «Американ экспресс», дорожные чеки… Я возвращаюсь в номер. Потом снова в коридор – носки внутрь, босая, в руках сжимаю сумочку. Хватаюсь за ручку двери в туалет и пытаюсь открыть ее.
– Un moment, s’il vous plait[429], – раздается из-за двери смущенный мужской голос. Акцент американский. В конечном счете сейчас август, и в пределах нескольких миль от Парижа не найти ни одного француза.
– Все в порядке, я подожду, – говорю я, удерживая на месте подгузник бедрами.
– Pardon? – Оказывается, он меня не услышал. Он, выдавливая из себя остатки говна, все еще пытается говорить по-французски.
– Все в порядке, – кричу я. – Я американка.
– Je viens, je viens[430], – бормочет он.
– Je suis Americaine![431]
– Pardon?[432]
Ситуация становится неловкой. В таком разе никто из нас не будет знать, что делать, когда он наконец появится из туалета. Я решаю побыстрее перебраться на этаж пониже и попытаться войти в тот туалет. И снова ковыляю по винтовой лестнице. Туалет на нижнем этаже не заперт, но в нем нет бумаги, так что мне приходится спуститься еще ниже. Понемногу у меня получается все лучше и лучше. Ах, какую приспосабливаемость демонстрируем мы в моменты стресса! Вот, например, когда у меня у была сломана нога, я изобрела совершенно оригинальные позиции, чтобы трахаться с высоким гипсом на ноге.
427
Первые слова известного римского изречения «Sic transit gloria mundi» – «Так проходит земная слава».