– А вот этот – в номере шестидесятом? – сказала я, показывая на неправильно записанную фамилию.
– А, этот господин из Японии?
Черт, подумала я. Они никогда не научатся их различать.
– Да, не могли бы вы соединить меня с ним?
– И как вас представить?
– Я его жена.
Термин «жена» явно имел вес здесь, в девятнадцатом веке. Мой друг Боб Кратчит метнулся к телефону.
А может, там и в самом деле был господин из Японии? Может, он Тосиро Мифуне?[460] С самурайским мечом и волосами, связанными в узелок на затылке. Один из насильников из «Расёмона»?[461] Призрак Юкио Мисимы[462] с еще кровоточащими ранами?
– Прошу прощения, мадам, он не отвечает, – сказал портье.
– Могу я подождать в его номере?
– Пожалуйста, мадам.
С этими словами он позвонил в колокольчик, стоявший у него на стойке, и вызвал швейцара. Еще один диккенсовский тип, пониже меня, и волосы его лоснились от бриолина.
Я последовала за ним в клетку лифта. Много урчащих минут спустя мы прибыли на шестой этаж.
Да, этот номер снял Беннет – в стенном шкафу аккуратно висели его пиджаки и галстуки. На туалетном столике лежали бланки счетов, на бортике старомодной раковины – его зубная щетка и шампунь. На полу – его тапочки. На радиаторе сушились его трусы и носки. Ощущение такое, словно я отсюда никуда не уходила. А уходила ли? Неужели Беннет мог так легко приспособиться к моему отсутствию? Кровать была односпальная. Она не застелена, но при этом почти не помята.
Я перебрала пачку счетов. Он не пропустил ни одного спектакля в Лондоне. Крыша у него не съехала, никаких безумств не совершил. Он остался все тем же предсказуемым Беннетом.
Я вздохнула с облегчением. Или с разочарованием? Открыла кран в ванной, набирая воду, скинула с себя грязную одежду, оставив ее лежать на полу.
Ванна была длинная, глубокая, на ножках. Настоящий саркофаг. Я погрузилась в нее до самого подбородка.
– Привет, ноги, – улыбнулась я, когда мои пальцы появились над поверхностью воды в другом конце ванны. Руки отекли и болели от тяжести чемодана, на ногах появились пузыри. Вода оказалась слишком горячей, и мне показалось, что я сейчас вырублюсь. «УТОНУВШАЯ В ВАННЕ БЫВШЕГО МУЖА» – написала я у себя в голове для «Нэшнл инкуайрер». Понятия не имела, что произойдет в следующую секунду, и в тот момент меня оно совершенно не волновало.
Я легко плавала в глубокой ванне, чувствуя – что-то изменилось, вот только не могла понять – что.
Кинула взгляд на свое тело. Все как прежде. Розовое V моего паха, треугольник курчавых волос, бечевка от «тампакса», словно заброшенная на тунца героем Хемингуэя, белый живот, наполовину всплывшие груди, раскрасневшиеся, розоватые соски над парящей водой. Хорошее тело. Мое. Я решила его сохранить. Обняла себя. Мой страх – вот что отсутствовало. Холодный камень, что я носила в груди двадцать девять лет, исчез. Не вдруг. И может, не навсегда. Но сейчас его не было.
Вероятно, я зашла только принять ванну. Может, уйду отсюда до возвращения Беннета. Или мы вместе полетим домой и наладим нашу жизнь. Хотя по приезде можем и расстаться. Как все закончится – неясно. В романах девятнадцатого века герои женятся. В романах двадцатого века герои разводятся. Может ли быть концовка, где не происходит ни того и ни другого? Я посмеялась над собственной начитанностью.
«У жизни нет сюжета» – такова моя любимая мысль.
По крайней мере, у нее нет сюжета, пока ты живешь. А после смерти сюжет перестает быть твоей заботой.
Но я знала: что бы ни случилось, я выживу. Самое главное, знала, я продолжу работать. Выжить означало родиться заново. Нелегко и мучительно. Но другого выбора, кроме смерти, не оставалось. Что я скажу, если войдет Беннет? «Я зашла только ванну принять»? В таком виде – голая – смогу ли говорить между прочим? Да и можно ли вообще говорить между прочим, если ты голая?
«Если унижаешься, останешься ни с чем», – сказал как-то раз Адриан.
Я знала, что не буду унижаться. Но больше не знала ничего. Этого было достаточно. Я пустила еще горячей воды и намылила волосы. Вспомнила об Адриане и послала ему мыльный поцелуй. Вспомнила о безымянном изобретателе ванны. Я почему-то не сомневалась – им являлась женщина. А изобретателем затычки для стока определенно – мужчина. Напевая себе под нос, прополоскала волосы. Когда снова принялась их намыливать, вошел Беннет.
462
Юкио Мисима (1925–1970) – японский писатель и сценарист. В знак несогласия с политикой японского правительства совершил ритуальное самоубийство.