Сначала я почувствовала его беспокойство. Кит сверкал глазами в сторону Хью. Рубашка выглядела помятой и несвежей, из чего можно было сделать вывод, что ночь он провел вне дома.
— Джен, где ты была? Я ждал тебя!
Не дойдя пары шагов, Кит замер. Он вгляделся в мое лицо. Потом перевел взгляд на Хью. Я вспомнила, как точно так же Хью разглядывал нас с Китом после неудавшейся попытки заняться любовью в кабинете моего клуба.
— Ты была с ним, да? — в его голосе прозвучали сиплые нотки, Кит сглотнул.
Хью неторопливо повернулся к нему, расправив плечи и зацепив большой палец правой руки за пояс брюк.
— Да, мажор, со мной, — с вызовом сказал он. — Ты что-то имеешь против?
Их взаимная ненависть и ревность двумя мощными потоками обрушилась на меня так, что я едва устояла на ногах. Не могла остаться равнодушной ни к одному, ни к другому. Пусть с Китом у меня не получилось настоящей любви, но он был близок и дорог мне, пожалуй, не меньше Хью.
Лицо Кита исказилось.
— Ты, ублюдок! — выкрикнул он, выходя из себя. — Ты же трахал мою сестру! Ты трахал мою сестру! Джен, как ты могла? — Кит перевел взгляд на меня. — Алиша же твоя подруга!
Единственным моим желанием было отгородиться от них обоих. Эти эмоции меня убивали.
— Ты соблазнил ее, да? — Кит снова посмотрел на Хью. — Тебе что, так не терпелось кому-нибудь всунуть?!
— Джен — моя, — ответил тот, — и была моей, еще когда ты в игрушки играл.
Я отвернулась, чтобы не видеть выражения их лиц. Полицейские с интересом наблюдали за нами из машины.
— Я все понял, — протянул Кит, — это он — твоя первая любовь? О которой ты мне говорила? — Он вдруг дернул меня за плечо, заставляя повернуться обратно. — Зачем ты врала мне в лицо? Зачем? Он же все время был с тобой рядом!
— Эй, убери от нее руки! — рявкнул Хью.
Кит замахнулся и ударил его. Они сцепились и покатились по газону. Я зажмурилась и зажала уши руками. Воздуха не хватало. Сердце стучало с такой скоростью, что, казалось, выпрыгнет из груди. Мимо кто-то пробежал. До моего слуха доносилось пыхтение, ругательства, короткие вскрики. Я согнулась в три погибели.
Мистер Дружеч умер. Так внезапно, что никто из нас, воспитанников, не мог в это поверить. Просто повредил ногу, наступив на ржавую железку, валявшуюся возле конюшни. Долгое время прихрамывал, но убеждал нас, что все в порядке. Мы верили, потому что Дружеч всегда казался сильным и непоколебимым. Как скала. Всем своим примером он ежедневно показывал, что можно превозмочь себя, победить страхи и слабости.
И вдруг — слег с температурой. Ехать в город наотрез отказался, и тогда Тоби тайком от него вызвал врача в поместье. Диагноз прозвучал как гром среди ясного неба. Оказалось, что рана воспалилась, загноилась. Без должного ухода развился сепсис. Мистеру Дружечу становилось хуже на глазах.
Мы все собрались у его кровати. Мужественное лицо нашего учителя покрывали крупные капли пота. Тоби держал его за руку. Глаза у феромагера, ставшего моим другом, были на мокром месте.
— Я знаю, что ты задумал, — обратился мистер Дружеч к верному соратнику, — шептался с доктором, чтобы везти меня в город? Тоби, Тоби. Меня же не обманешь. Уже поздно. Не плачь, я ухожу к сестре. А ты, позаботься о девочке, — его взгляд на секунду скользнул по нам, воспитанникам, и остановился на мне. — Переживать надо только за нее.
На следующее утро его тело лежало накрытым с головой белой простыней, а Тоби вызвал меня в кабинет, который опустел без своего хозяина. Сам феромагер не скрывал горя. Он налил виски, и мы выпили, не чокаясь. Затем Тоби достал из ящика стола документы.
— Вот, Дженнифер, — Тоби впервые назвал меня по имени, и я испуганно вскинула глаза, — паспорт, медицинское заключение. Твой врач дал его еще тогда, при твоей продаже, оставалось только поставить нужную дату. Мы отпускаем тебя в самостоятельную жизнь.
— Нет! — вскрикнула я. — Меня никто не ждет! Я хочу остаться здесь! Мы же договаривались, что я навсегда останусь в поместье!
— Поместье больше не будет прежним, — ответил Тоби. Только теперь стало заметно, как он постарел за последние десять лет. — Ты самая старшая из учеников. Тебе давно пора вернуться в мир. Остальных я доучу, как смогу, а потом тоже отпущу. Вы будете последним выпуском Вацлава.
— А что потом? — холодея от страха, спросила я.