Близнецы - опять эти двое, заняться им что ли больше нечем? - заглядывают в знакомое окно хибары. На столе кот раздирает очередного голубя, так увлечённо, что не замечает их. Никого больше в доме вроде нет. Один мальчишка кивает другому и захлопывает ставни окна. Его брат, тот что с родинкой на щеке, держит масленый фонарь, хотя вокруг ещё достаточно светло. Фонарь свисает у него в руках едва ли не до земли. Они идут к двери. Дверь совсем рассохлась и болтается на единственной петле. Они прикрывают её, для верности ещё и припирают черенком лопаты, взятым из стоящего рядом сарая...
Тими чувствует, как у него начинает сосать под ложечкой.
Страницы листаются, и нарисованные человечки двигаются, совсем как живые...
Мальчишка захлопнувший ставни проверяет, надёжно ли держит подпорка, воткнутая в доски крыльца. Кивает - всё надёжно. Его братец кивает в ответ. И, размахнувшись, бросает фонарь на дверь хибары. Закрывающий пламя стеклянный колпак разбивается, масло выплёскивается. Огненный фитилёк мог и погаснуть, но он не гаснет, а поджигает масло. Пламя взвивается багряным цветком. Сухое дерево занимается мгновенно. Дверь полыхает уже вовсю, огонь перекидывается на крышу.
Внутри дома жутко взвизгивает кот.
Мальчишки, взявшись за руки, бегут. Но не прочь, а за ближайшие кусты акации, подстриженные ровной стеночкой.
Кот кричит совсем как ребёнок...
А на глазах у Тими невольно наворачиваются слёзы.
- Дураки! Злые дураки! - шепчет он.
Мальчишки - кудрявые пухлощёкие "ангелки" - смотрят из укрытия на дело рук своих. Не испытывая даже тени ужаса, только восхищение от разгорающегося огненного буйства. Но страху им всё же приходится вкусить, когда к пронзительному визгу кота добавляется человеческий крик.
В дверь хибары бьют изнутри. Подставленная подпорка - по ней тоже пляшет пламя, всё крыльцо и стена дома в огне и дыму - выдерживает. Мальчишки вцепляются друг в друга. Вот теперь они испугались. И ещё как! Но это ничего уже не изменит.
От удара створки окна распахиваются, одна так и вовсе отваливается. Внутрь хибары врывается пламенный вихрь.
Человеческий крик сменяется криком боли...
- Наверно, он снова был пьян, - шепчет Тими, по его щекам катятся горячие слёзы, - и уснул где-нибудь на полу...
Крики доносятся ещё какое-то время. Только людские, кот уже не кричит. Потом они затихают и слышен лишь треск пламени. Дымный столб, расцвеченный рыжими всполохами, вздымается отвесно в темнеющее небо.
Крытая тёсом крыша проседает с жутким треском, рождая тучу искр. Волна жара колышет кусты акации. Только тогда мальчишки оставляют своё укрытие и мчатся по направлению к особняку.
Они пробегают совсем немного, когда налетают на спешащую к месту непонятного грохота широкотелую кухарку. Та хватает их за руки. Они смотрят на неё со смятением. Меж древесных стволов в предвечерних сумерках хибара садовника вместе с прилегающим к ней сараем охвачены пламенем.
- Что вы тут... ПОЖАР! - взвизгивает кухарка.
Они втроём замирают, глядя на пламя. И тут из огненной гиены доносится ещё один крик. Краткий. Обречённый. Последний.
Кухарке требуется время, чтобы осознать происходящее.
Растерявшиеся было мальчишки начинают яростно царапаться и вырываться. Губы женщины сжимаются в бескровную линию. Её крепкие ладони, перемывшие за свою жизнь бессчётное число котлов и разделавшие ещё больше мясных тушь, сдавливают детские запястья кузнечными клещами...
Вокруг Тими нарастает пока ещё отдалённое гудение, похожее на гул растревоженного пчелиного роя. Шлейфы паутины во мраке у потолочных балок колышутся под порывами невозможного в закрытом помещении ветра. Фолианты и статуэтки на полках шкафов мелко подрагивают, взметая облачка застарелой пыли.
Уткнувшись в колдовскую книгу, Тими этого не замечает...
Сцена в библиотеке, где находился сам.
Здесь Оливер Оркридж, его жена сидит в кресле, спина её пряма как палка. Дети стоят перед отцом и смотрят на него снизу вверх. Исподлобья. Нет, они не плачут. Напротив, их маленькие кулачки сжаты и они, перебивая друг друга, едва ли ни кричат:
- Его кот таскал наших голубей!
- И он разорвал мамино платье!
- Ты сам называл его пьяной скотиной! Он не слушался тебя!
- Пусть Рогатый Дьявол сожрёт его кишки! У него и у той жирной кухарки! Она чуть не сломала нам руки!
Лицо Оливера перекашивается. Он отвешивает сыновьям по оплеухе, от которой те валятся на пол. Он шипит на них сквозь плотно сжатые зубы:
- Заткнитесь... Чтоб я от вас больше слова не слышал!
Дети ревут навзрыд, схватившись за головы. Сеньора Оркридж накидывается на мужа с истеричным воплем...
На следующей странице была нарисована карета, уезжающая вдаль по просёлочной дороге. К её заднику крепился здоровенный сундук, а по бокам мотались два горящих фонаря. Карета уезжала в ночь, и вокруг неё клубился мрак. Слышался лишь скрип колёс, перемежаемый цокотом частящих копыт.
Всё. Конец книги.
Тими взирал на последнюю картинку остекленевшим взглядом. Изображение кареты уже не двигалось, сделавшись простым чёрно-белым рисунком на серой поверхности страницы. Бледным, выцветающим на глазах, как будто чернила впитывались в лист. Но дробный цокот ещё отдавался в его ушах.
- Гадкие дураки, - повторил он и вздрогнул от собственного голоса, растёкшегося по мрачному пространству библиотеки.
Меж заколоченных ставен больше не пробивалось ни лучика света. Особняк поглощала темнота. Шкафы высились в ней тяжеловесными кряжистыми исполинами, вставшими плечом к плечу, но вот-вот готовыми, толкаясь, расступиться. Тими вновь посмотрел на картинку. Прищурился. Поднёс её к самому лицу. Ничего. Последняя страница в книге стала совершенно чистой.