— Зачем я Вам? Что Вы со мной сделаете? — произнесла испугано, пальцами сжимая подлокотники кресла.
— Ты чего? — в его взгляде сквозило непонимание.
— Если Вы собрались меня убить, или… какие-то грязные делишки думаете, то я зарежу Вас. Ночью… Обещаю.
— Вот так новость. Даже если бы тебе было восемнадцать, я бы ничего плохо не сделал. Успокойся, я всего лишь хочу помочь.
— А я не верю в такую помощь. С чего Вам быть добрым ко мне? Может… может, это Вы моего папу убили?
— Дура что ли? — прорычал он, а сам развернулся и вошел на кухню. — Не надо делать из меня зверя. Повторю второй раз и последний, я хочу помочь. Меня ты должна бояться в последнюю очередь. Захочешь, куплю сам лично тебе нож. Усомнишься — зарежешь, как и обещала.
— Ага, потом буду сидеть за Вас в тюрьме для малолетних.
— Рад, что ты это понимаешь. Солянку будешь, или тебе сразу второе?
— Солянка? А это вкусно? — я тут же немного подбодрилась и, все же поднявшись из кресла, прошла на кухню.
— Не ела никогда? — сощурив глаза, поинтересовался Эльмир, а я поджала губы и отрицательно покачала головой.
— Мы небогато жили, и не всегда удавалось готовить что-то из деликатесов.
— Понятно. Тогда беги руки мой, и за стол. Тебе понравится.
— А Вы сами готовили? — с подозрением спросила я.
Может он меня отравить решил? Хотя… это ли не лучший вариант?
— Нет. Помощница у меня есть.
— Ммм… — промычала я. — Куда мне?
— Выйдешь из гостиной и справа первая дверь.
Кивнув, я пошла мыть руки. Но в ванной комнате застряла на некоторое время.
Посмотрев на себя в зеркало, устало потерла лицо.
Бледная моль. На себя не похожая.
Неудивительно. То, что я сегодня видела… папа… я даже не знала, как реагировать на его смерть.
Больно и одиноко. Он был моим единственным родным человеком, несмотря на то что ему было практически плевать на меня. Мы ведь часто ссорились, кричали друг на друга, папа мог поругать меня, если я не приготовила ужин. Такое порой случалось, если мне задавали много уроков. А все дела по дому были на мне, вплоть до стирки. А еще знала, что для папы я обуза, но все равно очень его любила и мечтала, что однажды у нас будет хорошая семья.
По щеке покатилась слеза.
Мечты… они такие хрупкие.
Я же действительно до последнего верила, что однажды услышу от папы «люблю», но он так мне этого и не сказал. А, возможно, и не успел…
Я ладошкой прикрыла рот, чтобы приглушить всхлипы. Щеки обжигали слезы, а губы дрожали от обиды на обстоятельства.
Мне было больно от того, что в этом мире я никому не нужна, и порой задумывалась, зачем меня родили? Для чего? И самый главный вопрос, кто именно? Маму свою я не знаю. Возможно, она была женщиной легкого поведения, и потому папа меня не любил?
А за что меня любить? Он был прав, когда говорил, что я безмозглая. Я едва дотягивала в школе до троечницы и теперь понятия не имела, как буду поступать в училище. И буду ли вообще. С такими оценками я вряд ли сдам экзамены.
Я понятия не имела, что меня теперь ждет…
Папа говорил, что с такими смазливыми мордашками, как у меня, девушки попадают на панель. Я сразу не знала, что означает это слово, пока у Маши не залезла в интернет.
А вдруг этот мужчина с голубыми глазами, кулаки которого бьют так, словно зверь разрывает свою добычу, и хочет подготовить меня к той жизни?
От этой мысли стало еще горше, и я прижала ладошки к глазам, разрыдавшись еще сильнее. Душу сжимала необъяснимая боль. Подобная той, что появлялась от очередных обидных слов отца.
Ну вот зачем, зачем Бог подарил мне жизнь? Для чего я нужна в этом мире?
— Катя? — меня неожиданно обняли крепкие руки, на миг выбив из легких весь воздух.
Вторые объятия в моей жизни.
Я не верила, что это сейчас происходит именно со мной. Меня обнимала обычно только Маша, моя любимая и единственная подруга. Только она знала, как сильно мне не хватает ласки, и по возможности всегда обнимала, осознанно или нет. Лишь с ней я не чувствовала себя одинокой. И этот неожиданный порыв Эльмира просто застал меня врасплох.
Я продолжала плакать, теперь уже не зная, то ли от обиды на судьбу, то ли от объятий, в которых я так часто нуждалась. И абсолютно неважно сейчас, что мужчина мне чужой, главное то, что я чувствовала.
— Чего ты плачешь, девочка? Из-за папы? — услышала взволнованный голос возле уха.
Отрицательно покачала головой. Не могла разумно мыслить, не могла назвать точную причину своих слез. Не могла, или просто не хотела.
— Так, а ну-ка, поднимайся, давай-давай, девочка. Умыться нужно.