Домой отправилась пешком, постоянно озираясь и замечая иссиня-черную и блестящую шерсть шинтару. Он по пятам следовал за мной, но, по мере продвижения, я замечала, что животное все больше и больше прихрамывает. Черт, ну почему мне так жалко этого мохнатого хищника? Сам виноват, нечего было за мной по пятам таскаться.
И, придя домой, я битый час отговаривала себя от того, чтобы выйти к раненому животному, но все же сдалась. Ну почему я такая сердобольная, кто-нибудь может мне сказать? Но чемоданчик взяла, а потом и за дверь вышла, медленно подошла к шинтару, а потом также медленно, без резких движений, присела рядом. И все это время зверь неотрывно смотрел на меня, не скалился и не рычал, а просто пожирал своими огромными глазами, будто в душу заглядывал.
На этот раз я после того, как обработала рану, не сразу ушла от лежащего без сознания шинтару. Не смогла. Я зачем-то потянула руку и начала гладить мягкую плюшевую шерсть между ушами животного, потом переместилась на загривок и дальше, наслаждаясь тем, как чудесно трогать такого сильного и свирепого хищника. Я тискала его минут пять, когда неожиданно поняла, что зверь под моими руками начал тихо вибрировать и издавать глубокое урчание. Я замерла, в оцепенении перевела взгляд на морду шинтару, увидела, что тот смотрит на меня и тут же мой дикий вопль прокатился по вечернему лесу.
Твою мать, давно я так не орала! Да что там, я никогда так не орала! И так быстро на атомы не рассыпалась, а еще быстрее потом не влетала в открытое окно дома на втором этаже. Чертово дикое лохматое чудище! Напугало меня до усрачки!
Стоит ли говорить, что меня это происшествие не заставило прогнать шинтару? Не-а, скажу больше, я была рада, что и на следующее утро обнаружила огромного кошака с рогами, спящего под той же самой яблоней. И вновь он приносил мне пойманную дичь, а потом следовал за мной на прогулке и смиренно ждал, пока я выйду и перебинтую ему многострадальную лапу. И это повторялось снова и снова, изо дня в день, пока я и вовсе перестала бояться его присутствия и начала безбоязненно выходить из дома, не озираясь по сторонам. Кто кого приручил осталось для меня загадкой, но факт есть факт.
Так и сегодня утром, я сидела на задней веранде, чистила рыбу, что с утра натаскал мне шинтару и решила хоть с кем-то поделиться своей печалью. Пусть это и будет всего лишь зверь, что от чего-то прибился к моему дому.
— Как думаешь, он больше не придет?
Лежащий в нескольких метрах от меня шинтару, тут же поднял голову и пристально на меня посмотрел, мол «что ты там, горемычная, сказала?».
— Не придет, — вздохнула я и покачала головой, — а я хотела бы, чтобы пришел. Я бы ему задницу хоть надрала. Может быть тогда мне бы немного полегчало. Невозможно все в себе держать. Понимаешь? А так получается, что рассказал о своих великих чувствах, пришел три раза, а потом в кусты. Наверное, опять по бабам пошел, трахарь недоделанный.
На последние мои слова мохнатое чудище только фыркнуло, сложило голову на лапы и вновь уставилось на меня.
— Вот скажи мне, если бы тебе понравилась какая девчонка, ты бы сразу ей сказал, что к чему, так? Так! По тебе сразу видно, ты парень решительный и ответственный. А этот, — потянула я последнее слова и манула рукой, — три года мне кровь пил. Три года, ты меня слышишь? Это, что значит? Значит, что Килиан Аль-Надир идиот. А мне идиот зачем? Правильно, незачем! Хотя, мне кажется, что я до сих пор его люблю, — а потом вздохнула и все-таки расплакалась, потому сердце все еще кровоточило от ран.
Соленые ручейки все текли и текли из моих глаз, а потом что-то теплое и мокрое коснулось моей щеки, и я в ступоре отпрянула. Прямо напротив моего лица была морда шинтару, он смотрел на меня, а потом вновь подался вперед и снова слизнул слезы с другой моей щеки. От ступора я даже не знала, что делать, а просто так и сидела, с глупой рыбой в одной руке и ножом в другой и смотрела в шоколадные глаза хищника.
И эта забота обо мне была как спусковой крючок для моей расшатанной психики. Он уткнулся своим холодным мокрым носом мне в ухо, а я отбросила все, что было в моих руках, обняла животное за шею и громко разрыдалась, пряча лицо в его мягкой, плюшевой шерсти. Я плакала и плакала, бормотала проклятия на голову чертового Килиана Аль-Надира, пока не выплеснула всю свою боль и отчаяние.
А потом отклонилась, посмотрела в шоколад глаз шинтару и прошептала, судорожно вздыхая и отирая горькие слезы:
— Спасибо. Надо бы тебе имя придумать, дружище, — и несмело улыбнулась впервые за долгое время.