Глава 31
Время длится как нескончаемая пытка. Каждый день ломка накрывает меня с новой силой, выворачивая душу наизнанку. Я, словно наркоман, подсевший на самый опасный наркотик, теряюсь в туманном угаре боли и желания, где не осталось места здравому смыслу. Этот наркотик — любовь, разрушительный и безжалостный, заставляющий страдать от тоски по Дамиру: по его голосу и запаху, которые проникают в мои сны, по его обжигающим объятиям и страстным поцелуям, которые всё ещё ощущаю на своих губах.С того самого дня, как он ушёл, громко хлопнув дверью, я не хочу есть, не могу спать, не знаю покоя и не вижу смысла своего существования.Я смотрю в окно на людей, которые бегут по перрону в поисках своего вагона, всматриваюсь в их напряжённые лица и завидую их простым заботам, которые, кажется, касаются лишь хлеба насущного. Они не мучаются от любви, разрывающей сердце, от боли, терзающей сознание и душу. Горечь расставания не коснулась их, и мир для них всё ещё полон ярких красок.— Можно? — мужской голос врывается в мои мысли, заставляя оторвать взгляд от окна. — У меня 15-ое место, — говорит мужчина средних лет, всматриваясь в таблички с номерами у нижней полки.— Мужчина, может наверх полезете? — бесцеремонно просит Аселька.— С какой это стати? — возмущенно спрашивает. — Я специально взял нижнее, чтобы не лезть— А с такой, что мужик должен быть сверху, — недовольно ворчит она.— Асель, я пойду на верх. Мне там даже удобнее будет, — говорю и быстро запрыгиваю на верхнюю полку.— А мне и снизу хорошо, — бубнит мужчина.— Будут теперь мне всякие указывать.— Это кто всякие? — заводится Аселя.— Всякие барышни с аппетитными формами.— Ты смертник что ли?— Я Мухтар.— Слушай сюда, Муха, будешь глазеть на племяшку мою, глазелки до Атырау не доедут, — грозно рычит. — Про формы он тут заливает, — нервно усмехается.— Боюсь что не получится глазеть. — огрызается он, — Тут, куда не взглянешь, везде Асель.— Чевоо? А тебя, дрыща, ещё и поискать надо в этом купе.Я поспешно затыкаю уши наушниками, включаю музыку и отворачиваюсь лицом к стенке. Не особо хочется становиться свидетелем кровавой бойни в купе.Поезд трогается и начинает покачиваться, утягивая меня в поверхностную дремоту. Мозг всё никак не хочет отключаться, до последнего цепляется за реальность, но монотонный звук рельсов убаюкивающе уносит меня в царство сна.— Ну что, Муха, показывай, что там твоя жена приготовила, — за час моего сна бойня, похоже, закончилась перемирием.— Почему сразу жена? Я не женат. Вот пирожки.— Ой, бляя, на вокзале купил, что ли?— Зачем на вокзале? — возмущается. — Мама напекла. У меня ещё голубцы и баурсаки есть. Тоже она приготовила, — гордо заявляет. — Будешь?— Давай, давай, вытаскивай. У меня тоже аппетитная курочка есть, — слышится шуршание пакета. — А чего не женат-то? Развёлся?— Не, не был женат никогда, — отвечает с набитым ртом.— Ну да, зачем жена, когда мама есть, — говорит Аселька, жуя.— Вот именно, — соглашается он.— Но мать-то не вечна, Муха. Помрёт, кто о тебе заботиться будет? — усмехается.— Слушай, Киселька, — говорит с поддельным восхищением, — ты такая прозорливая. Как я сам об этом не подумал?— Вот! Слушай умных людей, — спокойно отвечает Аселя, словно и не было никакой “Кисельки”, за которую она могла и в челюсть дать.Я на всякий случай разворачиваюсь и смотрю вниз, чтобы убедится, что дядя Муха жив и здоров, а не бьется в конвульсиях.— Дин, кушать будешь? — Аселя подняла взгляд.— Спускайся, дочка, — приглашает мужчина, — покушай.— Нет, спасибо. Я не хочу — снова отворачиваюсь.Аселя не настаивает, потому что знает, что в поездах я практически не ем и мало пью, чтобы лишний раз не бегать в туалет, который оставляет лишь чувство брезгливости, даже в таком новом и современном поезде.Вновь монотонный стук колес уносит меня в безмятежные дали, из которых спустя время Аселькин хохот возвращает в реальность.— Ты что, больной? — смеётся она. — Серьёзно улетел в трико и в сланцах? — заливается смехом.— Ну да, поспорил же.— Ну ты дурак! Поехать провожать друга и улететь с ним на спор в домашней одежде. И как ты вернулся?— На поезде, как ещё? Двое суток корячился. На зарплату врача не налетаешься.— Мда! Мамка твоя как это пережила? Дин, ты проснулась? — увидела она меня, ворочающуюся. — Весь день проспала, ночью что будешь делать? — голос её необычайно мягкий.— Я схожу в туалет, — встаю и спускаюсь. — Умоюсь и опять спать.К моему удивлению, в туалет нет никакой очереди, а в коридоре стоит полная тишина. Время близится к одиннадцати, и прошло всего лишь восемь часов пути из сорока. Ещё полтора дня плестись в этом поезде, чтобы добраться до маминой родины, куда билет на самолёт стоит почти как до Токио. Но дело не в деньгах. Асель была на том самом злосчастном рейсе, который рухнул в аэропорту Алматы, так и не успев взлететь. Она отделалась ушибами и ссадинами, но фобию летать получила пожизненною. Это, наверное, единственное, чего боится Аселя.Прохладная вода освежает даже в таком пропахшем химией помещении. За все эти дни, наверное, впервые всматриваюсь в себя в зеркало и ужасаюсь своему отражению. Лицо осунулось, глаза потускнели, а кожа стала бледной и серой, словно из меня выкачали всю кровь. Я стала призраком. Без Дамира для меня нет жизни. Я просто живой труп.Я открываю дверь, и сердце замирает на мгновение, а затем бешено колотится, пытаясь вырваться наружу. Дамир стоит в коридоре, словно мираж, как видение, которого я боюсь и жду одновременно. Я перестаю дышать, буквально забываю, как это делается. Хочу моргнуть, чтобы видение исчезло и перестало преследовать меня, изводя мою душу. Я не верю, что это реальность. Но его глаза, полные надежды и отчаяния, смотрят прямо на меня. Ноги, будто не подчиняясь моему мозгу, несут меня к нему, а руки стремятся ощутить мощь и тепло его тела, сомкнувшись вокруг его толстой шеи.— Дамир, — выдыхаю я его имя, словно это последнее, что я могу сказать, прежде чем силы оставят меня, а душа взлетит от счастья, покинув мое тело.— Жаным, — произносит он, прижимая меня к себе и отрывая от пола. В этот миг всё вокруг теряет смысл. Я не ощущаю ничего, кроме его крепких объятий, будто он держит меня за пределами этой реальности. Мое лицо прячется в его широкой груди, и я несусь куда-то, забыв обо всём.Щелчок закрывающейся двери возвращает меня к действительности. Понимаю, что мы вошли в купе, в котором кроме нас никого нет. Это люкс со своим душем и туалетом. Едва успеваю ощутить холодный воздух, как Дамир опускает меня на кровать, и я утопаю в его жарких объятиях и жадных поцелуях.— Скажи, что мне это не снится, — шепчу я. — Скажи, что ты не плод моего больного сознания, — молю, не веря своему разуму. — Ты правда здесь, в этом поезде?— Я ведь сказал, что никогда тебя не брошу. Никогда не оставлю. Даже если ты будешь меня умолять, — шепчет он в порыве страсти.Пусть все летит к чертям собачьим, как одежда, что срывается с нас. Я не хочу больше так жить! Я задыхаюсь без него! Я хочу ощущать его всего и везде, на себе, в себе, под собой. Он заполнил собой весь мой мир. Он как глоток свежего воздуха, который необходим мне для жизни. Я обвиваю его руками, прижимаясь к нему плотнее, словно боюсь потерять.Резким рывком Дамир входит в меня и, тут же подхватывая, сажает на себя. В блаженной улыбке он расслабляется, откинувшись спиной к стене и смотрит на меня глазами полными желания и наслаждения. Я чувствую, как он хочет, чтобы я вела, дает понять, что сейчас важны только мои чувства и желания. А я хочу испытать оргазм. Хочу погрузиться в блаженство и эйфорию, и мне действительно не важно кончает ли он. Я слишком изголодалась по нему, по удовольствию, что приносит его тело. И я не буду довольствоваться одним разом. Я ускоряю темп, чтобы кончить еще раз, а его нежные, но в тоже время страстные поцелуи заставляют мое тело извиваться от возбуждения и немыслимого экстаза. Каждое его прикосновение, каждый поцелуй вызывают волны удовольствия, которые разливаются по всему телу. Я полностью погружаюсь в это ощущение, позволяя себе потерять контроль.— Дамир, прости меня, — шепчу, я, как только он ослабляет хватку, кончив в меня долго и протяжно. — Я ошиблась. Это не ненормальная страсть, — смотрю ему в лицо глазами полными раскаяния. — Это ненормальная любовь.— Этим она и прекрасна, Дина, — улыбается он, усмиряя дыхание.— Не убивай ее.— Это она меня убивает, — подавляя желание плакать, произношу я. — Я не смогу без тебя жить, а с тобой мне нельзя.— Дина, ты уже достаточно взрослая, чтобы самой решать, что тебе можно, а чего нельзя. Думаешь, твоя Аселя взъелась на меня из-за прошлого? Главное, ты простила меня, а её прощение меня не волнует. Я ей благодарн, что она заботилась о тебе и спасла жизнь, но её мнение меня абсолютно не интересует. И она это прекрасно знает. Поэтому бесится. Я ее не устраиваю как кандидат в твои мужья, потому что не такой покладистый и удобный. Я не Ринатик, который перешел бы из маминкиных ручек в ее и которым бы она помыкала. Твоя тетка поняла это ещё в первый день, когда пришла в офис и устроила мне скандал. Ей просто не нужен такой родственничек, которым она не может управлять.— Я знаю, Дамир, — громко вздыхаю. — Но ничего не могу поделать. Я пойду, а то она начнёт меня искать. — Хочу отстраниться, но Дамир ещё крепче прижимает меня к себе.— Не уходи, — просит он, и с мольбой смотрит на меня. — Муха её отвлечёт.— Ты знаешь его? — восклицаю я в полной неожиданности.— Да, он двоюродный брат Самира.— Но как? — Теперь только доходит, что появление этого мужчины в нашем купе не случайно. — Зачем? Что ты наделал? Если Аселька узнает, что это постановка, то ты из врага номер один превратишься в цель номер один. Как ты этого не понимаешь?— Не узнает, и это не постановка. Я просто помог двум несчастным встретиться. Как всё будет дальше развиваться, зависит от них самих. Знакомство с Асель — добровольное желание Мухтара. Я ему ничего не платил и ничего не обещал. Только купил билеты на самолет тем двоим, которые должны были ехать вместе с вами, а его посадил вместо них. Он действительно хочет попробовать. Мухтар никогда не был женат, всё никак не мог выйти из-под опеки своей властной маман. Я хорошо знаю тетю Анар, и поверь мне, твоя Асель по сравнению с ней — просто божий одуванчик. Сейчас его мать жалеет, что не дала сыну устроить личную жизнь, и хочет при жизни успеть передать его в крепкие и надёжные руки. А крепче и надежнее, чем у Асель, я ещё не видел, — усмехается он.— И ты решил заменить меня им? — смеюсь я.— Нет, — мотает головой и вдыхает мой запах. — Ты незаменима, — целует грудь, оставляя ещё один засос. — Там вся родня молится, чтобы у них всё получилось. Самир звонит мне каждый час, пытаясь поймать меня на каждой станции, где есть связь.— Ты помирился с Самиром? — удивляюсь я.— Да, взял пример с тебя — прощать старые обиды. Видишь, я тебе всё рассказываю, ничего не скрываю. Самир сам пришёл ко мне, мы посидели, выпили немного, я рассказал ему про Асель, а он мне про Муху. Я ведь думал, что Муха давно женат. Он добрый, хороший мужик. Детским врачом работает в городской больнице. Сам как ребёнок. Слишком мягкий. Вот и пришла идея показать ему Асельку. Сидели в машине, полдня караулили, пока она из подъезда не вышла. Он её увидел и сразу сказал: “Баба огонь, беру!” — Дамир иронично повёл бровью, и теперь не ясно, он шутит или говорит правду. — Как они там? Контакт наладили?— Вначале сцепились, думала, она его на третью полку для багажа закинет за отказ ехать на второй. Но потом, смотрю, нашли общий язык. Слопала все его голубцы и баурсаки.— Серьёзно? Это хорошо. Я их сам начинкой заправлял. Транквилизатор туда напихал. Теперь будет дрыхнуть как убитая, а утром проснётся, как после пьянки, с головной болью и ничего не помня, тут Муха ей и напомнит, что она всю ночь его домогалась, а потом всё-таки изнасиловала. Потребует жениться на нём, то есть замуж выйти. Маман своей пригрозит. А та спец по укрощению бешеных горилл. Блять, всё отдал бы, чтобы увидеть этот момент, — хитро лыбится. — Да шучу я! — заливается смехом, увидев, как выкатываются мои охреневшие глаза.— Дамир! — обиженно бью его в грудь.— И что я раньше не додумался до этого?! Как думаешь, транквилизаторы продаются на станциях?— Да, конечно!— Дин, переезжай ко мне. Хочешь, сыграем нормальную свадьбу? Аселька подуется и успокоится. Ей вообще не до тебя будет.— Хорошо, но только не торопи меня. Я всё равно добьюсь ее благословения.— А ночью придешь ко мне?— Приду, — обещаю уверенно. — Сегодня у тебя будет полёт без парашюта, — хитро улыбаюсь.— Это как? — не понимает он, но по его довольной улыбке вижу, что предвкушает что-то интересное.— Увидишь! — загадочно подмигиваю ему. — Кажется, у меня начинается цистит. Буду всю ночь бегать в туалет.— И диарея тогда, — подает идею.— И диарея, — повторяю и сама впиваюсь в его губы, душу в своих объятиях. Не за что не откажусь от него. Даже если меня объявят врагом народа и приговорят к казни.*****