— Ты в порядке, Джейн? — спрашиваю после короткого молчания. И поскольку я не люблю ходить вокруг да около, то спрашиваю её ещё раз, прямо:
— Проблемы с мудаком?
Она резко поднимает взгляд. В её глазах кипит и сверкает ярость, чего я никак не ожидал. Челюсти стиснуты, линия подбородка напряжена, как мраморный осколок.
— О каком мудаке вы говорите? Один стоит напротив, — отвечает тихим, но сердитым голосом.
Мои губы кривятся в непроизвольной улыбке, ведомой неизвестно каким безумным инстинктом.
— Другой мудак, — объясняю я, косвенно принимая комплимент, — Джеймс Андерсон.
— Никаких проблем, — шепчет она.
— Почему уходите?
— На этот вечер не вы меня нанимали. И если предположить, что я должна дать кому-то объяснения почему ухожу, то явно не вам.
— У меня такое впечатление, что вы лжёте. У меня исключительный нюх на ложь.
— Наверное, сегодня простыли.
— Уверены, что Джеймс вас не беспокоил?
Она молчит несколько секунд, почти забившись в самый дальний от меня угол. Без каблуков она очень маленькая. Могу сжать и поднять её одной рукой, будь я настолько безумен, чтобы захотеть сжать и поднять её.
— Абсолютно, — наконец произносит она.
— И в любом случае, поскольку это не моё дело, вы ничего не скажете.
— В любом случае.
Признаюсь, её тон начинает выводить меня из себя. Я покинул ужин, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке, а она реагирует так, будто я мерзкий червяк?
Ладно, вечеринка вряд ли получилась праздничной. Я ужинал шампанским и скукой, единственным удовлетворением вечера были далеко не безразличные взгляды Лилиан, и уходя, я сделал одолжение и себе. Но моя забота об этой кретинке была непредсказуемо искренней и не думаю, что заслужил такую враждебность.
— И вы готовы быть изнасилованной Джеймсом, только чтобы не позволить мне помочь? — вспылил я.
Широко раскрыв глаза, она приковывает меня взглядом. Потом покидает угол и подаётся вперёд, поднимая руку, будто хочет меня ударить. Я блокирую движение, сжимая тонкое запястье. Только сейчас замечаю, что её глаза блестят и опухли. Джейн плакала? Из-за меня? Из-за Джеймса? Что, чёрт возьми, произошло? Возможно, если я хочу завоевать её доверие, мне нужно самому успокоиться. Если не перестану вести себя как мудак, она продолжит вести себя, словно собирается драться с мудаком.
— Давайте разберёмся с этим, — продолжаю я. — Я прошу прощения за то, как разговаривал с вами у вас дома, а вы просите прощения за то, что даже на мгновение сравнили меня с тем человеческим дерьмом. — Ожидаю воинственной реакции, но Джейн медленно прикрывает глаза. Она кивает, но не так, словно убеждена в предлагаемом мире, а так, будто слишком устала, чтобы вести войну. — Мне показалось, что Джеймс вас преследовал. Вижу, что вы расстроены. Что-то случилось?
— Н-нет.., — заикается в ответ.
— Вы лжёте?
— Возможно.
— Почему вы не доверяете мне?
— Потому что вы не хотите узнать по правильным причинам.
— А какие причины правильные?
— Я не... Я не знаю, но не эти.
— Тогда скажите мне, что это за неправильные причины.
Она замолкает, а затем говорит всё сразу, скороговоркой.
— Доказать своему отцу, что смогли убедить меня. Чтобы досадить конкурирующей юридической фирме. В частности чтобы досадить адвокату Эмери Андерсону, поскольку более чем очевидно, вы намерены поиметь его жену. — Джейн не даёт мне времени на какую-либо реакцию, потому что тут же её тон становится менее резким. — Простите, я слишком остро отреагировала. Мне не следовало. Мне очень жаль... — При этих словах раскаяния, звучащих так искренне, двери лифта открываются. Джейн поворачивается ко мне, прежде чем выйти в вестибюль с фресками на потолке. — Спасибо за беспокойство, адвокат. Возможно, ваши мотивы не слишком благородны, но вы всё же пришли убедиться, что я в порядке. Это больше, чем я когда-либо имела. Я... всё равно благодарна. Вы по-своему проявили любезность.
Она протягивает руку, пожимает мою и убегает. Двери лифта закрываются, пока я хмурюсь и прежде чем успеваю что-то сказать или сделать.
Глава 6
Джейн
Агентство, которое нашло мне работу в клининговой компании, предложило обслуживать столики на благотворительном мероприятии. Там должны собраться большие шишки, и я смогу заработать в два раза больше, чем за месяц гораздо более напряжённой работы.
Мне сразу же показалось странным, что нанять хотят меня. Я не совсем трофей, который можно выставлять напоказ, да ещё в таком изысканном месте. Затем я понимаю: да, нужны официантки, но не только. Ещё требуются символы. Обычные женщины, которые кажутся жертвами извращённых мужчин. Это похоже на то, как если бы на вечер, посвящённый критическому переосмыслению сказки о Белоснежке, для создания более реалистичного эффекта наняли настоящих гномов. Не знаю, такое решение ошибочное или вполне осмысленное, но поскольку никому нет дела до того, насколько серьёзно я навредила себе, и мне срочно нужны деньги, после очень короткого размышления я соглашаюсь.
Мне не следовало этого делать.
Должна была подумать лучше и сказать «нет».
Но словно у жизни есть жестокий план. Такое ощущение, что я попала в лабиринт, из которого нет выхода: какой бы путь ни выбрала, я всегда упираюсь в одну и ту же непреодолимую стену.
Непреодолимая стена — это Арон Ричмонд.
Смотрю на него, и всё ускользает из рук. Я ненавижу его, но в животе у меня порхают бабочки. Я должна его игнорировать, но что-то, что не могу объяснить, заставляет меня чувствовать его присутствие, будто в этом зале, полном людей, есть только он.
Почему?
Откуда это наваждение?
Но главное: почему судьба не перестаёт меня дразнить? Это похоже на шутку, которая не вызывает у меня смеха, подножка кусачей судьбы, которой нравится меня мучить.
Я стараюсь делать свою работу, но неизбежно замечаю следующее.
На Арона смотрят все женщины.
Каждая из них хотела бы переспать с ним.
Но он хочет переспать только с одной.
С президентом ассоциации. Этакая Венера, смешанная с Юноной, она не сводит с него глаз. Пока они разговаривали, я кое-что поняла. Они давно знакомы, между ними есть скрытая энергия, которую, возможно, никто не заметил. Но я уловила, даже больше, чем следовало.
Это заметил и кое-кто ещё. Маленький пухлый мужчина — муж великолепной блондинки. Он смотрит на них всё понимая, пытаясь придать себе вид светского человека.
Кто этот пухленький человечек я узнала, слушая болтовню своих коллег по несчастью, и тогда у меня замирает сердце.
Эмери Андерсон. Брат Джеймса Андерсона. Это его жена. И Арон Ричмонд к ней неравнодушен. Что-то мне подсказывает, что в попытке убедить меня подать в суд на этого мерзавца, включена новая переменная. Не уверена, какая именно, от меня ускользает фундаментальная информация, а воображение не может ответить на всё. Но в том, как она вручает ему визитную карточку, то, как он берёт, и как за ними наблюдает её муж, есть ростки истории, попахивающей греческой трагедией.
Этот дедуктивный вывод усиливает моё недовольство. Я ревную. Мне нет смысла ревновать. Я должна быть равнодушной, закончить эту работу и перестать браться за новую на Манхэттене, чтобы не подвергать себя риску встречи с Ароном. Мне необходимо вычеркнуть из мыслей его, блондинку, её мужа и брата её мужа. К чёрту их всех, с их мелочными манёврами.
К сожалению, внезапно вечер становится ещё хуже.
В зале появляется Джеймс Андерсон, и я вдруг начинаю задыхаться. Хотя пространство вокруг огромное, цветущее, как оранжерея, элегантное, как дворец, я чувствую себя так, словно нахожусь в пещере из грубого камня.
Я выхожу из зала с намерением больше не возвращаться. Уволившись таким образом, я не получу свою зарплату, но мне всё равно.
Воспоминания об оскорбительных и жестоких словах Джеймса Андерсона и его руках на мне вызывают яростную тошноту. Я дохожу до одного из туалетов и ополаскиваю лицо. Смотрю в зеркало и ненавижу себя за то, что посмотрела на себя. Я делаю это редко и если освещение достаточно тусклое, позволяющее разглядеть только силуэт. В эти моменты обманываю себя, что я красива. В такие моменты в тени я вижу только очертания своего лица, форму губ, носа и волнистость волос.
Однако сейчас свет яркий, он пригвождает лицо, как прожектор.
Или это только моё восприятие. Кажется, что театральный софит безжалостно стремится выявить все мои недостатки. Может быть, свет на самом деле не такой уж грубый и жестокий, это просто банальный неон, который освещает меня, как и всех остальных. Он не хочет меня обидеть и его не волнует как быстро бьётся у меня сердце.