— Сердиться, нет, дорогая. Наверное, мне грустно, потому что не хочу так легко с тобой расставаться. Могу я попросить тебя подумать об этом? Может, ты останешься при том же мнении, но... пообещай мне взять несколько дней на размышление, прежде чем дать окончательный ответ? Давай, я задам вопросы ещё раз, а ты ответишь — «Я подумаю?» Не хочешь заменить Дженну в качестве моего ассистента, провести уик-энд Дня Благодарения в моём доме в Хэмптоне и позировать Томасу?
Думаю, я обязана предоставить Дит этот шанс. В конце концов, это правда, — она была добра ко мне, наняла несмотря на мою не слишком артистичную внешность, не просила меня прятаться за кулисами, советовалась со мной, привлекала и уважала меня, защищала. Так что я нисколько не жалею, что даю ей то, о чём меня просит.
— Я подумаю, — тихо отвечаю я, растроганная, потому что никто ещё не заботился обо мне так сильно.
До того, как Арон посвятил своё сострадание моему невзрачному существованию, никто.
***
Я продолжаю работать в «Аркадии». Работа идёт мне на пользу. Не только для моего кошелька, но и для настроения.
Вообще-то, для моего плохого настроения.
Она сдерживает его, отталкивает. Работа разбивает его, не давая ему громко звенеть и рождать эхо, которое отдаётся в голове, доводя меня до какого-то изощрённого безумия. Безумие безответной любви. Девичье безумие. Безумие сожаления. Безумие от страха снова увидеть его и понять, как сильно я по нему скучаю. Арон больше не появлялся, даже в галерее.
Я живу по-прежнему — занимаюсь делами, стараюсь не думать. Ресторанная суета, быстрота подачи блюд и невозможность отвлечься — именно то, что мне нужно.
Вдруг пока передаю заказ повару-греку, я чуть не сталкиваюсь с Доротой и Артемидой, которые прибежали из зала в полном восторге.
— Он вернулся! — восклицает Дорота, обмахивая лицо ламинированным меню.
— Интересно, кто эта? — вторит ей Артемида, немного надувшись.
Я уже собираюсь спросить, о ком они говорят, но даже не успеваю закончить мысль. Я знаю, о ком они говорят. Вернее, подозреваю. Надеюсь, я ошибаюсь.
Пусть я ошибаюсь.
Пусть я ошибаюсь.
Пусть я ошибаюсь.
Я выхожу из кухни, сердце не просто в горле. Оно повсюду. Я и есть сердце.
Выглядываю из-за перегородки с эллинскими узорами, что разделяет зал, и вижу их.
Арон и Лилиан сидят за одним из самых укромных столиков. Арон и Лилиан вместе. Они разговаривают и прекрасно дополняют друг друга, оба блондины, оба красивы. У них одинаковое прошлое, одинаковый опыт, и великая любовь, никогда не угасающая, хранимая слоями горячего пепла. Они — две стороны одной идеальной медали.
Внутри меня всё болит. Мне кажется, что меня вот-вот вырвет едой, которую съела семь реинкарнаций назад, когда была ещё лягушкой. Не то чтобы сейчас я стала принцессой: что-то от лягушки осталось. Клянусь, у меня тошнота, от которой сводит кишечник.
Делаю несколько шагов назад, возвращаюсь на островок перед кухней. Дорота и Артемида недоуменно смотрят на меня, а потом первая заявляет:
— Ты жёлтая, как лимон. Я обслужу твои столики, а ты отдохни.
— Нет, их возьму я, у тебя уже есть четыре! — нетерпеливо перебивает Артемида.
Прежде чем осознать смысл их слов, мне нужно упорядочить свои мысли. Я слишком сосредоточена, чтобы не расплакаться, как безнадёжная дура.
Арон и Лилиан выбрали один из моих столиков. Мне самой придётся идти и обслуживать их? Представиться с весёлым, но профессиональным выражением лица, спросить, что они намерены заказать и пожелать хорошего ужина? Я не могу этого сделать.
Обе коллеги смотрят на меня, призывая сделать выбор. Кому же доверю свой столик, учитывая, что я не в состоянии обеспечить достойное обслуживание?
— Я обслужу, как и запланировано, — говорю уверенным тоном. Моя твёрдость удивляет их, но больше всего она удивляет меня.
Я уверенная снаружи, пока внутри всё дрожит от сомнений.
Захожу в туалет для персонала, смотрю на себя в зеркало. Достаю из сумки пудру, освежаю слой на щеках, проверяя, на месте ли макияж и если ещё способен замаскировать шрам, превратив его в не слишком навязчивого гостя. Немного светлой помады телесного цвета. Взмах расчёской. Поправляю заколку со стразами, что удерживает волосы на одной стороне. Глубокий вдох. Два глубоких вдоха.
Потом выхожу из туалета, беру два меню, а Дорота и Артемида смотрят на меня и, уверена, желают мне споткнуться и сломать нос.
Но я осторожна, двигаюсь медленно, стараюсь не хромать, хотя очень устала после двух часов беготни по ресторану. Выхожу в зал, выпрямляю спину и улыбаюсь.
Они так близко. Разговаривают доверительно-тихо. Я ещё успеваю вернуться. Пока они не подняли лица и не увидели меня, я могу исчезнуть и сказать Дороте и Артемиде, чтобы кинули жребий, решая, кто должен меня заменить.
Но я продолжаю двигаться вперёд. Я всего в нескольких метрах от его роскошных волос, синих глаз, похожих на синеву сапфиров, льда, моря, синие цветы… всех этих синих вещей вместе взятых. Я нахожусь всего в нескольких метрах от их возрождённой связи, которая убила меня.
— Добрый вечер, я ваша официантка. Могу я дать вам наше меню?
Арон резко поворачивает ко мне лицо. Он узнал мой голос и теперь узнал меня.
Он ничего не говорит, только смотрит на меня в изумлении.
Я имела преимущество заметить его первой и получила время опомниться от неожиданности, поэтому могу позволить себе роскошь выглядеть спокойной и ничуть не расстроенной этой случайной встречей.
По крайней мере, могу с уверенностью сказать, что встреча со мной не оставила его равнодушным. Арон продолжает смотреть на меня. В одной руке он зажал меню, которое я протягиваю ему, брови нахмурены, будто хочет задать вопрос, который не задаст.
— Вернусь через несколько минут, — добавляю я. — Так, у вас будет время выбрать с комфортом.
Сразу ухожу за перегородку, скрываясь. Один вдох. Три вдоха. Шесть глубоких вдохов. Я могу это сделать. О боже, нет, я не могу.
Поэтому я делаю то о чём, боюсь, буду жалеть, но без чего сейчас не обойтись. Иду в кладовку, наливаю себе бокал греческого вина и выпиваю одним глотком.
На несколько секунд у меня буквально перехватывает дыхание. Быстро дышу, дышу, дышу. Но потом мне становится легче. Вино вкусное. Очень вкусное. Почти...
Я считаю в обратном порядке, чтобы убедиться, что я всё ещё в сознании: десять девять восемь семь шесть пять четыре три два один, и, наконец, возвращаюсь к их столику.
Улыбаюсь более спонтанно, чем раньше, возможно, из-за вина. Арон, напротив, совсем не улыбается. Мне хочется сказать ему, что мужчина, который идёт на свидание с любимой женщиной и демонстрирует такое мрачное выражение лица (совсем не романтичное), должен задать себе два вопроса о чувствах, которые связывают его с дамой, с кем он разделяет трапезу. Короче говоря, он, похоже, больше стремится показать, что зол на меня, по неизвестным мне причинам, чем пленён чарами Лилиан. На ней, конечно, нет обручального кольца. Оно было на благотворительном вечере, но сейчас она его сняла. То ли Лилиан собирается расстаться с мужем, то ли спрятала на время в сумке, чтобы не выглядеть распутной?
В любом случае Арон смотрит на меня больше, чем на свою спутницу. Недобро. Как будто ему не выносимо моё присутствие. Я пытаюсь вспомнить, сказала ли я или сделала что-то настолько серьёзное, чтобы вызвать такую злость, но мои мысли затуманены первыми эффектами вина. Мне жарко. Голова кружится. Чувствую эйфорию и сонливость одновременно.
Беспрестанно улыбаясь, принимаю заказ и ухожу на кухню.
Дорота и Артемида окружают меня, выспрашивая, выяснила ли я, кто эта женщина с белокурым красавчиком.
— Как ты думаешь, они вместе?
— Ты не видела, есть ли у них обручальные кольца?
Потом они замечают, что я краснолицая, чрезмерно улыбчива по моим меркам и склонна к лёгкой глупой томности.
— Ты пила? Но ты же никогда не пьёшь! Ты не можешь пойти и упасть! Я об этом позабочусь, — возражает Дорота.
Артемида пресекает её претензии в зародыше.
— Тебя ждут два столика. Или, может быть, они заслуживают меньшего внимания, потому что клиенты неприятные?
— Смиритесь, — говорю я с удивившей меня твёрдостью. — Столик мой, и я вполне способна о нём позаботиться.
Не знаю, так ли это, но я вдруг рискую уронить тарелку с салатом на Лилиан. Я не делаю этого специально, клянусь. Арон помогает мне избежать беспорядка. Он хватает меня за запястье и останавливает.
Он ничего не говорит, просто продолжает разглядывать с тем неодобрением, которое выказал бы по отношению к необычному и раздражающему существу. Я ненавижу его, потому что он заставляет меня чувствовать себя дефективной, виноватой, словно меня здесь не должно быть, будто я помешала ему, как будто я помеха. И я даже не понимаю почему. Ничто не оправдывает столь суровое выражение.