— Продолжайте, — просто говорит он.
— Мне было жаль его, вот и всё. Я... я знаю, каково это, когда тебя не ценят в семье. Полагаю, я... Я испытала некоторое сочувствие. Так что, думаю, я сказала ему несколько приятных вещей. К сожалению, из-за моей доброты он подумал, что я пытаюсь привлечь его внимание, и попросил меня..... чтобы... — Я краснею, как идиотка, и чувствую себя идиоткой, пока ищу не слишком вульгарный синоним для «отсосать». — Чтобы заняться с ним оральным сексом, — заключаю я, сжимая шляпу, а сердце, кажется, вот-вот пронзит грудь.
— И вот тут-то Джеймсу в голову попала его собственная рвота, — рассуждает Арон. Неожиданно он не делает никаких странных двусмысленных комментариев. Выражение его лица остаётся бесстрастным, как у величественной статуи.
— В точку.
— Что произошло дальше?
— Он вернулся на следующее утро. Я убиралась, а он... следовал за мной повсюду, куда бы я ни пошла, и не давал мне выйти из кабинета, чтобы присоединиться к коллеге на другом конце офиса. Он сделал несколько... несколько замечаний по поводу моей внешности. Но к этому я уже привыкла. Все это делают, вы все это делаете. Потом он сказал мне, что... он хотел бы узнать, каково это... заняться сексом... с не очень красивой девушкой, — На самом деле Джеймс так не говорил, он сказал: «вставить в пи*ду толчка», но я не могу заставить себя повторить эти слова в присутствии Арона Ричмонда. — Потом пришла моя коллега, и он ушёл.
— Вы рассказали ей?
— Я... нет… — признаюсь я.
— Вы поступили неправильно, она была бы полезным свидетелем. И что потом?
Несколько дней Джеймс не появлялся. Однажды утром, когда я уже собиралась уходить, закончив работу, до открытия офисов, он появился снова. Думаю, он снова пил, но не так много, как в первый раз. Он был вполне вменяем. Джеймс сказал, что, хоть я и ходячий ужас, всё, о чём он может думать, это я, он хочет… — Его точные слова были: «У меня постоянный стояк из-за тебя, маленькая бродяжка, я всё время мечтаю тебя трахнуть». — Причинить мне боль, вот.
— Он отпустил вас?
— На этот раз да, потому что снова услышал приближающиеся шаги моей коллеги.
— Когда была совершена попытка изнасилования?
— Месяц спустя. Я не работала там несколько дней, приходила только сюда. Ничего... здесь со мной никогда не случалось ничего плохого.
— В Richmond & Richmond мы не занимаемся сексуальными домогательствами к молодым девушкам. Что произошло через месяц?
— Я снова убиралась в Anderson & Anderson. Знаю, что вы собираетесь спросить: какого чёрта я не отказалась работать там?
Арон смотрит на меня пронзительным взглядом профессионала, который, тем не менее вызывает у меня тупую боль в груди.
— То, что могу сказать я — неважно, — холодно уточняет он. — Гораздо большее значение будет иметь то, что скажут адвокаты Джеймса. А они скажут, что вам понравилась идея «ухаживаний» со стороны сына босса. Они скажут, что такая бедная, непривлекательная девушка, как вы, воспользовалась предоставленной ей возможностью. Заверят, что вы принимали его ухаживания с намерением получить выгоду, но когда поняли, что Джеймс ничего вам не даст, решили заявить на него.
— Он не ухаживал за мной! — огрызаюсь я, покраснев от гнева. — Он приказал сделать ему минет, толкнул меня к стене и просунул руку мне между ног! Это не ухаживание! Если для вас это так, то у вас больное представление об ухаживании!
Я уже собираюсь встать, с твёрдым намерением послать всё к чертям, но Арон Ричмонд останавливает меня, ничего не делая, простым жестом и взглядом, более недовольным, чем мой.
— Я не говорил, что для меня это так, только то, что так будут утверждать адвокаты с его стороны. Чего вы ожидаете? Чтобы они заявляли, что счастливы быть опозоренными, потому что их малыш не может удержать достоинство в штанах? Они сделают всё, чтобы обвинить вас и выставить лгуньей. Понимаете ли вы, что, кроме ваших слов, нет никаких доказательств насилия, которому вы подверглись? Джеймс проникал в вас?
Его прямой вопрос, лишённый акцента, словно он спрашивал, какая погода была в тот день, заставляет меня дрожать.
— Н... нет, — бормочу я, всё больше смущаясь.
— Что помешало изнасилованию?
Я нервно наматываю прядь волос, кусаю губы и проглатываю миллион пустых глотков.
— Вы должны сказать мне... Кстати, я не знаю вашего имени.
— Джейн.
— Итак, Джейн, мне нужно знать, что предотвратило насилие. Возможно, вы предпочитаете написать это для меня, если не можете произнести вслух?
— Нет, конечно, нет. Я не ребёнок.
— Итак? Кто-то пришёл?
— Нет.
— Вы себя как-то защищали?
— Да.
— Хотите, я позову свою коллегу и вы расскажите всё ей?
Мысль о Люсинде Рейес, с которой Арон флиртовал в лифте, усиливает мою тошноту до предела терпимости. Поэтому я беру себя в руки и продолжаю. В конце концов, он мой адвокат, а адвокат — это как врач или приходской священник, верно?
Правда в этом я вовсе не убеждена. Особенно если речь идёт об адвокате Ароне Ричмонде, который совсем не похож на адвоката, не говоря уже о враче или приходском священнике. Но не рассказать ему — значит поступить как маленькая испуганная девочка. С другой стороны, как можно обсуждать определённые детали с мужчиной... с таким мужчиной? Если бы он был как Натан, милым, понимающим и совершенно асексуальным, я бы справилась без проблем, но Арон меня смущает, и не с сегодняшнего дня.
Вот уже почти год Арон Ричмонд стал моей второй самой большой пугающей мечтой. Он не знает и никогда не узнает, но в каком-то смысле его существование сделало мои дни лучше. До сегодняшнего дня. Пока Арон не уставился на меня, уже в лифте, словно желая понять мой странный тип женщины. А теперь перешёл к такому спокойному профессионализму, который, я знаю, не скрывает никаких достойных намерений, только желание убрать меня со своего пути, после того как напугал неосторожными вопросами, выдаваемыми за щепетильные.
— Он... Он положил меня на стол в кабинете... его отца, — шепчу я, с трудом, словно каждое слово — зеркало, по которому я лезу ногтями. — Я не... не могла двигаться. Он собирался... собирался... сделать это, но потом заметил... Он понял, что у меня месячные. — Думаю, я стала того же цвета, что и вино. Не просто красная, а бордовая. Ощущаю сердце повсюду, оно стучит громче, чем мои собственные слова. — Он... он сказал, что я отвратная, а потом попытался засунуть его в... в мой рот. В азарте Джеймс не заметил, что я схватила со стола степлер. Я притворилась, что сдаюсь, просто чтобы заставить его думать, что выиграл, а потом ударила по… ну, вы поняли. Джеймс закричал и ослабил хватку, а я убежала. И конечно, я больше не возвращалась.
Несколько мгновений с непостижимым видом Арон оглядывает меня. Не потому, что его взгляд не выражает никаких эмоций, а потому, что их слишком много, и я не в состоянии расшифровать. Отвращение при одной только мысли о том, что какой-то мужчина мог захотеть прикоснуться ко мне, да ещё таким отвратительным и жестоким способом? Неверие и сарказм по поводу моей реакции? Мужская идентификация боли, которую испытал этот негодяй?
Чего точно там не вижу, так это сочувствия ко мне. Не замечаю я возмущения и солидарности. Да и как он мог? Ни один мужчина не сочувствует женщине, которая подверглась преследованиям или изнасилованию. Каждый, даже тот, кто выдаёт себя за прогрессивного и чувствительного человека, в глубине души считает, что данная женщина, будь она красива или уродлива, одета как монахиня или шлюха, сделала что-то, чтобы заслужить это. Арон, конечно, тоже так думает. Несколько мгновений он смотрит на меня, нахмурив брови.
— Вы проткнули его пенис? — наконец спрашивает он.
— Я не задерживалась, чтобы внимательно осмотреть точное место, куда его ранила... но полагаю, что... Думаю, да.
— Плохо, очень плохо.
— Я должна была позволить ему продолжить? — восклицаю, даже кричу я. — Нет, конечно, нет! Начинаю понимать, что вы имеете в виду. Могут сказать, что помимо того, что я шлюха и лгунья, я ещё причинила и серьёзный вред здоровью, и обвинить меня в преступлении?
— Что-то в этом роде. Сколько времени прошло с момента события?
— Пара недель.
— Почему вы сразу обо всём не сообщили?
— Потому что я боялась. Я просто хотела забыть. Потом мой сосед, который также является моим другом, убедил меня, что... что такой мужчина, как Джеймс Андерсон, безусловно, привык к насилию над женщинами. И если я не хочу делать это для себя, я должна сделать это для других. Ради всех, кто не сообщил о нём в прошлом из-за похожего страха, и тех, кого он может изнасиловать в будущем, если я не вмешаюсь. И поскольку я не... У меня не очень хорошие отношения с полицией... Я решила обратиться сюда.
— Почему у вас не очень хорошие отношения с полицией?