Когда он проснулся, рассвет только брезжил над башнями Левалуа. Мало сел, потер
свой одутловатый подбородок и зажег сигарету.
Со мной произошло что-то, о чем я всегда мечтал… то есть со мной что-то
произошло. И я не только в совершенном ужасе, но вдобавок… вдобавок я просто в
ужасе.
Мало закурил со свирепым видом, ожидая, чт? поднимет в нем, как дрожжи ужаса
муку скуки, не слишком понятное ему чувство ужасающего восторга, некое ощущение
отвратительной свободы, смутное возбуждение от того, что он – невольный герой
Конца Мира. Да нет.
Ничего.
Он напрасно бесконечно повторял: «Я – легенда!»: он не чувствовал ничего, кроме
головной боли и беспредельного страха.
«Черт, я мог бы быть оцепеневшим ничтожеством, вопреки всему!» - заорал он, закрывая глаза, пока солнце поднималось над башней Кавок, странным тонким куском
сыра бри в синем остеклении.
Затем он вспомнил, в какой спешке взламывал вчера бесконечные двери, разбивал
витрины, воровал ключи, ящики розового вина и коробки с лекарствами. Он сказал
себе:
«Ну надо же… а ведь галереи Фарфуйет4 в моем полном распоряжении!»
Легкое ощущение ребяческого чревоугодия пощекотало ему живот, и он улыбнулся.
Затем он сказал себе:
«Ну надо же… а ведь, возможно, есть ещё выжившие, как я!»
Он вскочил и кинулся на улицу.
Это было странное время. Погода стояла прекрасная. Мало бродил в одиночестве по
улицам Парижа. Он мог взять любую машину, какую захочет - да только ему
удавалось завести лишь самые гнилые. Тишина стояла необычайная. Летний ветерок
гонял мусор, пахло теплым асфальтом, листьями и запустением. Он долго болтался в
галереях Фарфуйет, меланхолично вертя в грязных пальцах маечки в цветочек, сверкающие драгоценности, покрытые пылью румяна. Он нежно гладил огромные
коробки из цветного картона с улыбающимися куклами внутри, стопки мягчайших
шарфов, ряды книг с новенькими обложками, деревянные ящики, полные точилок и
душистых ластиков, вращающиеся стойки с развевающимися муслиновыми платками. Он
опробовал, присаживаясь, целый полк кроватей и батальон кожаных диванов, бил
ногами витрины, украшенные огромными флаконами поддельных духов, вдребезги
разбивал о стены хрупкие пепельницы из армированного стекла и в ужасе падал на
колени, рыдая, потому что порезался и кровь его текла на ковровое покрытие.
Затем он сморкался в белую шелковую ночную сорочку с кружевами, вместо
запачканной футболки надевал шикарную тенниску и отправлялся грабить табачный
магазин по соседству.
Прохладные отделы супермаркетов были совершенно пусты. Лишь кое-где салатные
листья завершали процесс мумификации в своих ящиках. Мясные отделы тоже были
пусты, но в пятнах свежей крови.
«Они должны хранить… бидоны… в холодных помещениях», - подумал Мало. Он
спрашивал себя, хватило ли вампирам ума не высасывать досуха сразу всех коров, всех коз и всех баранов, сумели ли они наладить спекуляцию кровью, и был ли он
отныне единственным живым теплокровным существом.
«В таком случае вампиры скоро помрут с голода, и я больше не буду ни для кого
легендой…»
Но поскольку он не находил на улицах истощенных трупов, то в конце концов решил, что коммерческая жилка, должно быть, избежала смерти.
«Это, наверное, странная штука теперь – время доения…»
Сам он питался консервами из банок. Их были полные отделы, занесенные пылью.
«А когда все сроки годности истекут…»
Мысли о том, что это случится завтра, вызывали у него головную боль. Пережить
следующую ночь – для этого требовались уже все его нервы, вся его сила, вся его
воля. Не то чтобы его подстерегала опасность: он обустроил небольшие крепости во
многих кварталах, да и был не из тех, кто позволит ночи застать себя врасплох.
Но, несмотря на алкоголь (шампанское, джин, водка, а ничего крепче он не
находил) и медикаменты (плюс порох, раздобытый в полицейских комиссариатах), каждый вечер ему казалось, что он погружается в ад. Долгие часы абсолютной
темноты (он не осмеливался зажигать свет), абсолютной тишины (он не осмеливался
слушать музыку), когда малейший шум заставлял его вскакивать; и особенно это
жуткое чувство, будто горячий запах теплокровного существа исходит от него, как
жертвенный ладан, стелится по полу, проникает в бог знает какие щели и, окутывая
бедра, спускается вниз, раздражая нюх ста тысяч вампиров с грязными
подбородками. Тогда он стал спать, закутавшись в изолирующие термические одеяла, умирая от жары, исходя п?том и пронзительно крича в кошмарных снах.