– Может, свекровь сживает тебя со свету? Или проблемы со здоровьем? Или ты сама должна вести все хозяйство по дому – мыть все свои двадцать окон, стирать, стричь газон?
Ира с Наташей смотрели на Таню предостерегающе, но та не хотела ничего замечать. Марина отрицательно покачала головой, снова отводя глаза в сторону.
– Может, дети плохо учатся, дерутся со всеми подряд, воруют, бьют стекла в школе?
– Да нет же, – сказала Марина, – вроде ничего такого…
– Ну вот я и говорю, потому и нечего желать.
– Есть, – упрямо возразила Марина дрогнувшим голосом.
– Еще одну шубу? – пошутила Таня.
И тут плечи у Марины затряслись, лицо скривилось, слезы хлынули из глаз. Она поспешно закрылась руками, сжалась, словно вдавливая себя в кресло, в котором сидела. Подруги всполошились, заволновались, стали наливать в стакан воду, искать салфетки, Таня торопливо зачастила:
– Да ты что, Мариш, я же не имела в виду ничего такого! Да ты прости меня, дуру, сказала не подумав! Черт с ней, с этой шубой, ты что? Ну не плачь, не плачь, все образуется!
– Ничего не образуется! – вдруг выкрикнула Марина сквозь слезы. – Никогда ничего не будет лучше!
– Да ты что за ерунду говоришь? – возмутилась Ира, вкладывая бумажные салфетки ей в руку. – Все можно исправить!
– Я не люблю своего мужа! – снова крикнула Марина. – Никогда не любила и уже полюблю! И никогда не буду счастлива! Я ненавижу каждую минуту, проведенную с ним, нашу спальню, нашу кухню, тарелки, с которых он ест, машину, на которой ездит, даже наши дети вызывают во мне неприятие, когда я замечаю в них черты мужа! Боже мой, это ужасно – то, что я говорю, как же это ужасно, но только это и есть настоящая правда, а не машины, шубы и мои двадцать окон, которые мою не я!..
Рыдая, она снова уткнулась в свои ладони. Ира отодвинула от нее вконец растерявшуюся Таню, села рядом на подлокотник, подставила свои колени, за которые Марина уцепилась как за последнюю возможность спасти свою жизнь.
– Всегда есть выход, – повторила Ира. – Ты молодая, красивая, у тебя все в порядке. Нелюбимый муж – это еще не конец света. Успокойся, и мы подумаем, что можно сделать в этой ситуации.
Марина слушала ее и в какой-то момент ей вдруг действительно показалось, что все не так страшно – подумаешь, не она первая, не она последняя, кто живет так. Взять хоть ее подруг –личную жизнь ни одной из них нельзя было назвать особо счастливой, но ведь они не делали из этого трагедии!
При этой мысли давление изнутри, гнавшее все новые потоки слез, стало ослабевать, и Марине стало легче. Какое-то время она еще всхлипывала, но довольно быстро успокоилась, глядя, как Наташа и Таня суетятся, чтобы занять себя чем-то в этот неожиданно напряженный момент – ставят чайник, убирают со стола фантики от конфет и косточки от персиков, меняют грязные тарелки на чистые. Наконец Марина окончательно пришла в себя, поднялась с Ириных колен. Наташа и Таня перестали суетиться и сели на свои места за столом.
– А Васю ты любишь? – вдруг спросила Наташа Марину.
Таня быстро и с укором глянула на нее, но Марина, как ни странно, на вопрос о Васе прореагировала спокойно.
– Наверное, сейчас я уже люблю не его, а воспоминание о нем, – сказала она. – Память о своей любви. О том, какое это было сладкое чувство, когда я готова была простить Васе все, если он был рядом, когда радовалась каждой секунде, проведенной вместе с ним, когда с трепетом хранила воспоминания о наших встречах, о его взглядах, улыбках, словах. Ничего этого не было с Мишей, никогда, даже в самом начале. Надо же, – сказала она, вдруг улыбнувшись, – думала раньше, что вы завидовали мне, уговаривая расстаться с ним, и только сейчас понимаю, что завидовать-то было абсолютно нечему. Можно было только порадоваться, глядя на меня, что сами не попали в такую ситуацию.
Повисла пауза, и уже стало казаться, что сказанное так и останется без ответа, но Наташа вдруг сказала:
– Знаешь, Мариш, мы действительно думали так. Но сейчас я как никогда понимаю то, что в любви только это и важно – то, как ты сам ее переживаешь, какими чувствами она тебя наполняет. Так что ты не права, то, что было у тебя с Васей, было прекрасно. И ты по крайне мере знала эту любовь. А ведь сколько угодно людей никогда не испытывали ничего подобного и даже не понимают, чего лишены в жизни…
За окном сгущались сумерки.
– Девули мои дорогие! – вдруг встрепенулась Таня. – А где же наш тазик-поглотитель неприятностей?
Наташа тут же выбежала из комнаты и, погремев чем-то в кладовке, вбежала в зал действительно таща за собой тазик – большой, закопченный и покореженный.
– Ну-ка, мои хорошие, подкиньте-ка дровишек! Тащите-ка приговоренные к сожжению негативчики!