Жижу Водопьянова пытались воспроизвести в более поздние времена. Нынешние учёные не чета прошлым. Ничего у них не вышло и по сей день, — и потому в подвале моего дома, я храню последние семь литров вожделенного вещества. Но отдельно в сейфе, всё в том же подвале, я припрятал трёхлитровую банку, с надписью «Бухарест 46». Эти три литра предназначались исключительно для одной задницы. Имя хозяина этой задницы — Драгуш Арделин.
Старый вампир-сицилиец знал, что я практикую экзекуцию жижей Водопьянова. Он знал и не боялся меня. Вероятно, в его сердце закипала личная обида, которая сильнее страха.
И вообще, зачем Драгуш дразнил судьбу? Для чего он приехал на территорию, которую охраняю я, вооружённый трёхлитровой банкой с надписью «Бухарест-46»? Неужели сицилийцу, выдающему себя за сподвижника графа Дракулы, захотелось попить бесплатной донорской крови подмосковных людей? Нет… Драгуш не так глуп, чтобы размениваться по мелочам. Он рыба крупная — он акула в мире вампиров!
И по какой причине Драгуш Арделин объявился в московском регионе, мне предстояло решить в ближайшие дни.
Всё-таки магия великая штука!
Я мысленно даю команду, и происходит волшебство. Я становлюсь невидимым, моя одежда не видима, мой телефон, если он в кармане, мои часы, если они застёгнуты на руке — тоже не видимы. Но я могу достать телефон, воздействовать на экран. Я могу смотреть на невидимые часы и видеть стрелки или электронные цифры. Ну разве это не чудо?
Один мой старинный знакомый, тоже из охотников и тоже со своим методом борьбы с вампирами — уверял, что магия это вовсе не чудо. Если бы обычные люди проживали на земле больше ста пятидесяти лет, то все они тоже научились копить энергию в себе и производить магические действия. Магия подчиняется законам природы, уверял мой старинный знакомый.
Знаете — и я ему верил. А если хоть один раз стать свидетелем его сеансов перевоспитания вампиров (поскольку мой старинный знакомый тоже был убеждённым гуманистом), то последние сомнения в его правоте испарятся случайными каплями воды на горячей печи.
Буду краток.
С давних времён моего друга звали Йоханссон. Но все обращались к нему — Тор. И всё оттого что у него был чудодейственный молоток. Вот этим серебряным молотком он и перевоспитывал вампиров; а твари жуть как боятся серебра. А Йоханссана они боялись куда больше, потому что пихал он рукоять свой кувалды во все доступные дыры и никогда не стеснялся.
Метод работал эффективно, поскольку в городе Осло и в его окрестностях, где охотился Тор, совсем не появлялись вампиры. Кто-то посмеивался над Тором, ссылаясь на примитивное нежелание кровососов селиться в холодном климате, но я точно знал, что молот у норвега тяжёлый, что были времена, когда оттирал он серебряную головку молотка от крови и прочего — не единожды в сутки.
В молодые годы Йоханссон был трудоголиком. Гонял он вампиров по всей Европе. За глаза я называл его — практиком без предрассудков, а ещё — незатейливым педагогом и быстроногим добряком.
Невидимкой я проплыл мимо входа в травмпункт, у дверей которого деловито дымили три человека. Пожилой доктор, огромный медбрат с каменной челюстью и щуплый узбек с перевязанной рукой по локоть — не могли видеть меня, но прекрасно слышали звонкий сигнал из пустоты, потому что в моём кармане неожиданно запиликал телефон.
Курящие, кто удивлённо, кто безразлично — провожали взглядом прозрачный воздух, из которого доносился сигнальный писк. Доктору было плевать на звуки, поскольку хирурга сложно чем-нибудь удивить. Здоровенный медбрат сжимал кулаки, желая к чему-нибудь и к кому-нибудь приложить неуёмную силу. Узбек напугано шевелил губами, бормоча: «У-у шайтан».
Отключив сигнал, я прочёл сообщение.
Бенце Вайда обещал прилететь в Москву завтра. Точно время не сообщал.
«Ну, завтра и завтра», — подумал я, заметив тот самый пункт.
На двери отделения переливания крови, с отдельным входом висела табличка: время приёма с 8:00 до 12:00.
Я посмотрел на часы. Сейчас было 16:53.
Сегодня я работал один. Потому необходимо сохранять хладнокровие, когда в городе орудует опытный вампир.
Я смотрел на дверь, чувствуя, что сейчас она распахнётся. И не ошибся.
По ступенькам отдельного входа спускалась женщина. Ей было не больше тридцати пяти. Она не доктор, она медсестра. В определение профессий — мне равных нет.
Женщина о чём-то думала. Мысли её витали далеко от больничного комплекса.