Пролог
Весеннее солнце заливает ярким светом наш московский, ничем непримечательный дворик, но в мои шесть лет окружающий мир кажется мне прекрасным. Мой дружок Вадик и я играем в салки. Я бегу со всех ног, его дыхание у меня за спиной, делаю над собой усилие, прибавляю скорость. Почти лечу, до сих пор к моей радости, — а у Вадика мне еще ни разу не удавалось выиграть, — он не может меня догнать. Вдруг, не заметив камня, я спотыкаюсь и падаю на асфальт. Воспользовавшись моим поражением, Вадик дотрагивается до меня ладошкой и с криком «осалил» отбегает в сторону. Мне больно вдвойне: и от разбитых в кровь коленок, и от проигрыша в такой важной игре, и больше всего от неожиданности. От обиды я уже готова зареветь, но вдруг передо мной возникает отец, до этого сидевший на скамейке и наблюдающий за нашей беготней. Он поднимает меня и ставит на ноги. Я вижу разорванные колготки, кровь на разбитых коленках и несносного Вадика, показывающего мне язык. Поднимаю полные слёз глаза на папу, надеясь на сочувствие, но он спокойно говорит:
— Твое имя Виктория переводится как победа. Девочки с таким именем не имеют права плакать, они рождены, чтобы побеждать.
— Он никогда не догнал бы меня, если бы я не споткнулась, — обиженно говорю я, пиная камень.
Соседка, проходящая мимо нас с дочерью, моей ровесницей, показывает ей на меня и говорит:
— Посмотри, какая Вика умница: упала и не плачет. А ты всё время ревёшь!
— Значит, ей можно плакать, а мне нет? — спрашиваю я папу.
Папа улыбается и берёт меня за руку.
— Ты много раз будешь падать, не обращай внимания на разбитые коленки, старайся победить.
Из его слов я понимаю, что сейчас должна доказать, что бегаю быстрее, чем какой-то мальчишка из нашего двора.
— Давай ещё раз наперегонки, — предлагаю я спрятавшемуся за деревом Вадику. — Тот раз не считается, я споткнулась.
Он ухмыляется и смотрит на мои разбитые коленки.
— Мне, ну нисколечко не больно! — уверяю его я. — Давай! Или... ты боишься?
— Я боюсь?! Ладно, — соглашается Вадик. — Давай до того дерева. Раз-два-три, — считает он, и мы несёмся вперед. Сначала он обгоняет меня, но я должна выиграть, кровь стучит в висках, ветер бьёт в лицо, но я первой касаюсь дерева.
— Папа, папа, ты видел?! Я победила! — кричу я на весь двор от радости, замечая, как посрамлённый Вадик ретируется со двора, а соседская девчонка смотрит на меня с завистью и восхищением.
Возможно, тогда я не полностью поняла, что пытался сказать мне отец, но тот восторг от детской победы я запомнила на всю жизнь, и с тех пор всегда стараюсь выиграть, и для меня безразлично, идёт ли речь о чём-то важном или просто об игре в карты.
Глава 1
Моё детство можно назвать счастливым. Я выросла в дружной семье: мои родители, как мне тогда казалось, любили друг друга и баловали меня. Мне позволяли всё или почти всё в разумных пределах. Моя жизнь не была насыщена запретами вроде «не ходи туда» и «не делай этого», и я никогда не испытывала страха перед наказанием. Дома было весело и моим друзьям нравилось приходить ко мне в гости.
Я родилась и выросла в Москве. Мы жили на седьмом этаже старинного дома по Новодевичьему проезду. Из окон нашей четырёхкомнатной квартиры открывался вид на Новодевичий монастырь и пруд.
Моя мама — известная пианистка: ей я обязана пониманием чудесного мира классической музыки. Моё детство прошло под мелодии замечательных композиторов: Баха и Бетховена, Чайковского и Шопена; мне повезло, я могла слушать их часами, когда мама готовилась к концертам. Огромный чёрный рояль стоял в просторной гостиной, и я любила, устроившись в кресле, наблюдать, как мамины изящные руки порхают над клавишами, унося меня в мир грез, где я была самой лучшей, самой смелой и самой красивой.
Профессию отца я назвала бы экзотической. Ученый-зоолог он не вылезал из командировок, изучая мир диких животных. Когда он был в отъезде, я ужасно скучала по нему и с нетерпением ожидала его рассказов.
Мои родители были абсолютно разными, как внешне, так и внутренне. Мама предпочитала классический стиль в одежде и строгую прическу, отец всегда и всюду ходил в джинсах, а его кудрявые волосы в беспорядке падали на плечи, нуждаясь то в стрижке, то в обычном гребне. Одна обожала «выходы в свет», другой предпочитал пикники на природе с друзьями.
Папа относился к маме, как к королеве, и это, конечно, ей льстило. Да и держалась она, как важная особа, начиная от поворота головы и царственной осанки до полного нежелания обременять себя хозяйственными делами. Когда папа уезжал — а он был прекрасным кулинаром — к нам приходила соседка, которая готовила и убирала. Я не любила её стряпню, поэтому рано начала экспериментировать у плиты сама. А мама, сидя на табурете с прямой спиной и легкой улыбкой, ела мои подгоревшие — я все время «висела» на телефоне, — и слишком острые, приправленные папины экзотическими специями, — кулинарные художества. Надо отдать маме должное: она ни разу не скривилась и всегда хвалила меня.