- Кстати, - усмехнулся Сергей, - я теперь свободен. Тесть пообещал, что я больше никогда не увижу ни жены, ни дочки. Жена мне не нужна, а Машку жалко. Я только ради неё жил. Знаешь, сидишь на вонючей кухне с алкашом, пьёшь с ним, в доверие входишь, так сказать, и думаешь о Машке. Тогда жизнь не казалось такой поганой.
- Ты сможешь ей всё рассказать, когда она вырастет.
- А зачем ей отец с судимостью? Пусть уж лучше считает, что я умер. Я сам к ней не подойду.
Нашу беседу прервал охранник. Сергей послушно протянул руки для наручников, а я, еле сдерживая слёзы, направилась к выходу.
На душе было скверно, как никогда. Промозглый ветер с дождём встретил меня на улице. Я натянула капюшон и вдохнула свежий воздух. Каждый раз после посещения мамы в больнице, а теперь ещё, и Сергея в тюрьме, я снова и снова осознавала, что жизнь прекрасна и с любыми бедами можно справиться, если обладаешь здоровьем и свободой.
Глава 23
И вот, наконец, долгожданный день настал. Сегодня медицинская комиссия официально признала маму дееспособной. Ей осталось пройти небольшой курс лечения. Мы обнимались и целовались, вытирая друг другу слёзы. Я достала шампанское, купленное специально для этого случая и наполнила два пластиковых стаканчика.
- За тебя, мамочка! За то, что ты смогла всё это выдержать и победить.
- Без тебя я бы не смогла, - улыбнулась она.
Сегодня мама выглядела почти как раньше. Карие глаза сверкали, каштановые волосы аккуратно уложены, только седые ниточки в волосах и морщинки в уголках глаз выдавали пережитое.
- Спасибо тебе, доченька. - Если бы не ты, меня бы уже не было на свете.
- А ты знаешь, после чего ты пошла на поправку? – спросила я.
- Кажется, знаю. Мне приснился сон, что ты разговаривала со мной. Я лежала в палате, а ты стояла вон там, - мама показала рукой, где я находилась в тот день. - Ты просила меня выздороветь, приводила разные доводы, спорила со мной, говорила, что я нужна тебе. Тебе удалось убедить меня начать жить заново.
- Всё правильно, мамочка. Только это было на самом деле. Ты была без сознания, не узнавала меня, не реагировала на мои слова, но я продолжала говорить с тобой. Надеялась, что какая-то часть твоего мозга слышит меня. Я даже получала твои ответы, только они приходили в мою голову сами. До сих пор не понимаю, как это было, но ты стала поправляться после этого.
- А я думала, что это сон, но странным образом после него я поняла, что ты жива и что ты простила меня.
- Я писала тебе письма, но они до тебя не доходили, поэтому ты и не знала, что я жива.
- И всё равно то зло, которое принес нам мой поступок, невозможно исправить.
- Не думай об этом, скоро ты будешь на свободе. У нас замечательный адвокат, который нам поможет вернуть квартиру, а пока поживешь у меня в Коломенском. Там прекрасный парк, в котором я бегаю.
- Вика, - вдруг спросила меня мама, - а как ты решила вопрос с Сергеем?
Я вздохнула и поставила пустой бокал на тумбочку.
- Надеюсь, ты поймёшь меня правильно, хотя я не уверена.
В нескольких фразах, не вдаваясь в подробности, я рассказала всё, что произошло.
Мама нахмурилась, но потом быстро сказала:
- Ты правильно поступаешь, чтобы там ни говорили. Ты хороший человечек. Твой отец поступил бы так же.
- Ты не осуждаешь, что я взяла у Сергея деньги? – спросила я. Этот вопрос мучил меня больше других.
- Нет, он сам тебе это предложил. Вероятно, считает себя обязанным. Другое дело, что ты накладываешь на себя дополнительные обязательства по отношению к этому человеку. Так что, если ты расстанешься с ним – деньги нужно будет вернуть, но это должна сделать я, а не ты.
- Но откуда ты…
- Всё потом, - махнула мама рукой. - Лучше наливай ещё шампанского, я хочу выпить за мою замечательную дочь.
Через два месяца состоялся суд. Адвокат выступал за маму, а она, к моему великому облегчению, осталась дома. В Коломенском ей понравилось. Она с удовольствием совершала прогулки в парке в одиночестве, иногда заходила в церковь.
Вера Ивановна и Ольга были приглашены, как свидетели. Как великолепен был Венский в своей обвинительной речи и как был мерзок Николай. От бывшего лоска не осталось и следа, это существо умоляло о снисхождении, всё отрицало и клялось в вечной любви к моей маме. Пару раз я чуть не рванулась выцарапать ему глаза, и только сильная рука Веры Ивановны удержала меня в кресле. «Бедная крошка, лишённая семьи и дома», как назвал меня Венский, готова была удушить и судью, если он оставит квартиру этому негодяю.