Отскакиваю от двери, словно меня кто-то кипятком ошпарил.
Значит, если глаза не выцарапаю?! Решил от меня избавиться, Горев? Не выйдет. Я говорила, что не уступлю тебя другой. Говорила, что не отдам. Слишком самонадеянно с твоей стороны. Слишком недальновидно.
Приходится сбегать в курилку, чтобы не устроить Гореву разнос.
Тише, Инна. С ним так нельзя. Надо мягко, хитро. Так, чтобы Дима не заметил, как его переиграли.
Затягиваюсь. Вдыхаю горький дым от сигарет, постепенно успокаиваясь. К счастью, все заняты работой и никто не мешает мне удариться в размышления.
Не для того я перекраивала себя, соблазняла Горева, чтобы так просто отпустить. Мне нужен был он. Его тело, душа, мысли. Нужны были гарантии, что Дима не устроит бунт на корабле.
Бунт. Хммм…Бунт…
Идея пришла внезапно. Пришлось в спешке докуривать сигарету, тушить бычок и бежать на свое рабочее место. Следовала всё хорошенько обдумать и приступать к выполнению, как нельзя кстати, придуманного плана.
– Где была? – интересуется Горев, подпирая бедром мой стол.
– Курила, – пожимаю плечами и медленно подхожу к боссу, не отрывая глаз от его препарирующего взгляда.
Ну, скажи же что-то. Объясни свои слова Болконскому. Заставь меня, отказаться от этой дурацкой идеи. Заставь меня поверить, что я нужна тебе. Что ты меня никогда не бросишь…
– Приготовь документы для встречи с инвесторами. Распечатай презентацию, найди неплохой ресторан, чтобы поужинать после заключения сделки. Не мне тебя учить, – сухо говорит он, после чего отталкивается от столешницы и направляется в свой кабинет.
– Это все? Ты ничего не хочешь мне сказать?
– Кто-то недавно говорил, что знает своё место. Не заставляй меня думать обратное, – дверь в кабинет за ним закрывается тихо, но мне чудится этот звук, как выстрел из дробовика. Громко, на разрыв, до боли в барабанных перепонках.
Хватаю лист со стола, комкаю, пытаясь отдать бумаге всю свою ярость и швыряю, ни в чем неповинный комок в мусорную корзину.
Нельзя быть таким самоуверенным, Горев. Только не со мной. Только не когда дело касается наших отношений.
Смартфон последней модели, сам покладисто идёт в руки. Захожу в список контактов и листаю вниз, пока не натыкаюсь на нужное мне имя.
Трясущимися от напряжения руками, сжимаю телефон, а после, как перед прыжком, глубоко вдыхаю кислород в легкие и нажимаю на найденный контакт.
– Алло, – тихо произношу я, после приветствия собеседника. – Нина Викторовна? Меня зовут Инна Витальевна Разумовская. Я секретарь Вашего мужа. Мы могли бы встретиться?
Глава третья
Инна
Мама всегда учила меня делиться. Девяностые, в которых мне довелось расти, учили вгрызаться в своё и не отдавать, даже под страхом смерти. Нашел и держи. Крепко держи, иначе в мире тотальной конкуренции, ты не выживешь.
Прости мама, но твои уроки пригодны только для жизни в идеальном мире. Мне всегда была ближе теория тех лихих времен.
Девочка из бедной семьи. Отец запойный алкаш с отбитой на ринге головой и забирающий последние, отложенные на молоко ребенку деньги, чтобы купить себе сигареты.
Я помню, как он приходил с собачьих боев, как стрелял из ружья в потолок, как бился головой об стену.
Я помню, что есть было нечего. Наш стаффорд, которая учила меня ходить, подставляя свою толстую и крепкую шею, таская меня на буксире, душила ежей в парке. В те дни у нас был праздник. Мы ели мясо.
Да, мы выкарабкались. Смогли встать на ноги, но стереть из памяти бедное прошлое нереально. Оно не отпустит.
Девочки из бедных семей, никогда не смогут спокойно вздохнуть, пока не выгрызут себе место под солнцем. Девочкам из бедных семей, приходится быть плохими. Хорошие не выживают.
С Ниной мы договорились встретиться недалеко от офиса в мой обеденный перерыв. На всякий случай, предупреждаю Горева, что возможно задержусь, но он нисколько не реагирует на мои слова. Словно, ему ровно. Где я, с кем я.
Кольнуло где-то в районе грудины. Больно так кольнуло.
Я почувствовала себя каким-то мусором под его ногами. Хозяин захочет и пнет ненужную жестянку. Жестянка покатится, упадёт куда-то в мусорный бак, надеясь, что хозяин передумает и заберет ее обратно. Паршивое чувство, гадкое.
Горечь во рту, вместе с рвотным рефлексом, вызывал и мой замысел.
Мне не стоило заходить так далеко, но другого выхода я не видела. Сначала на клокочущих внутри эмоциях, я позвонила жене Горева и только потом, спустя время, когда ярость улеглась, пришло осознание сделанного.
Я же зарекалась не лезть в его семью. На всех праздниках, старалась держаться как можно дальше. Ровно здоровалась, улыбалась и, тут же, растворялась в толпе. Чтобы ни одна моя морщинка, ни один изгиб брови, не выдал, что я чувствую, по отношению к Диме. Зарекалась и сама же свой зарок нарушила.