Я, конечно, знала, что могу увидеть его ещё, но не ожидала, что это произойдёт так скоро. Невольно приглядываюсь. Сегодня он выглядит гораздо лучше и больше походит на того Эрика, что я знала прежде. Быстро скольжу взглядом по его спутнице, понимая, что слухи ужасно врут. Во всяком случае, в том, что касается её внешности. Потому что выглядит она очень даже привлекательно.
— …Мила!
Вздрагиваю, поворачивая голову, и натыкаясь на взволнованный взгляд будущей свекрови.
— Тебе плохо? Ты побледнела.
— Нет, всё хорошо.
Только вот губы отчего-то слушаются с трудом и голос дрожит. Не думала, что эта встреча может на меня так повлиять.
— Уверена? Мне кажется, тебе нужно показаться врачу.
— Нет, всё хорошо. Правда, — говорю как можно твёрже и даже нахожу в себе силы улыбнуться.
Но она мне явно не верит, хмурится и поджимает губы.
— Я провожу её наверх, если ты согласишься взять на себя роль хозяйки.
— Конечно, сынок.
Генри молча берёт меня под руку, и я невольно напрягаюсь, предчувствуя тяжёлый разговор.
Глава 7
Я иду за ним, не различия дороги, а в голове крутится лишь один вопрос: «Зачем он пригласил Эрика?» Посчитал неважным то, что мы были помолвлены? Или сделал это специально?
В том, что Генри знает о наших отношениях, я уверена нВздрогнулпроцентов. А раз так, то в этом должна быть какая-то выгода для него. Как и во всём, что он делал прежде, запугивая моих потенциальных работодателей и ухажёров, преследуя меня и выкупая поместье. Потому что ничего и никогда он не делает просто так. И не отступает, идя к своей цели.
Догадка оказывается настолько неожиданной, что я замираю.
Ну конечно! Он наверняка просто хочет напомнить мне о том, что я никому не нужна. Даже тому, кого считала лучшим другом и надёжной опорой в будущем. Ещё раз ткнуть носом, словно глупого котёнка, чтобы, наконец, всё осознала и перестала сопротивляться.
И понимание этого отзывается во мне такой злостью, что руки начинают дрожать. Бездушное чудовище. Вот кто он на самом деле.
Генри замирает вместе со мной, оборачивается, бросая хмурый взгляд. И в ответный я вкладываю всю злость, что бурлит сейчас во мне. Изображать после этого дурочку с вечной улыбкой на губах уже не получится. Но это уже и не важно. Потому что, если я права, то притворства больше не будет, как и уступок. Я просто уйду.
Он молча отворачивается, увлекая меня дальше. Толкает ближайшую дверь на втором этаже, и мы оказываемся в одной из спален. Я тут же высвобождаю руку, отступая на несколько шагов. Но говорить и обвинять не спешу. Слишком высока цена ошибки. Вместо этого сцепляю руки за спиной в замок, чтобы унять дрожь, и в упор смотрю на него. Он тоже молчит. И если бы я верила в наличие у него чувств, то непременно решила, что волнуется.
Но вот он тяжело вздыхает, шагает ко мне, вмиг сокращая разделяющее нас расстояние, и спрашивает:
— Ты всё ещё любишь его, Камилла?
На миг я теряюсь, удивлённо моргаю, глядя в его глаза. Неужели он думает, что я ревную?
Генри смотрит так пристально и напряжённо, словно от этого зависит его жизнь. Или это мне только кажется? Может быть, дело всего лишь в задетой ненароком гордости? Как же, ему-то я сказала, что ненавижу.
И мне вдруг хочется сказать: «Да», лишь для того, чтобы сделать ему больно. Задеть хотя бы так, пробить защиту. Но вместо этого я признаюсь:
— Нет.
Потому что никогда не понимала, как можно упиваться чужой болью. И искренне презирала подобных людей.
— Но он много значил для меня, — добавляю тихо.
И лишь из-за этого мне неприятно видеть Эрика здесь. Потому что как бы я не уверяла себя, что простила и понимаю его поступок, мне всё равно больно. Невозможно так просто вычеркнуть того, кто занимал в твоей жизни так много места.
И только потом с запозданием понимаю, что сказала об Эрике в прошедшем времени. И Генри это, кажется, радует. Он облегчённо выдыхает и говорит, глядя мне в глаза:
— Если хочешь, я прогоню его. Приглашение было адресовано не ему. Но ты всё равно рано или поздно увидишь его опять. Потому что приказать ему убраться из города я, к сожалению, не могу. Да и это ничего не изменит. Ты должна сделать всё сама. Поставить точку и забыть.
Удивлённо моргаю.
Но если Генри его не приглашал, значит… И только тут понимаю: он пригласил семью его невесты. Ну, конечно, учитывая их положение в обществе. А, значит, Эрик не обязан был приходить. И всё же он здесь.
Мне вдруг становится жутко стыдно за свои подозрения. Получается, Генри просто хотел дать совет, помочь и даже поддержать. А я придумала такое. Но это настолько неожиданно, что просто сбивает с толку. И потому, когда он протягивает руку, словно невзначай поправляю выбившийся из моей причёски локон, я не отступаю, а говорю тихо:
— Спасибо.
И улыбаюсь в этот раз по-настоящему и искренне. Чтобы он не делал и не говорил прежде, но за эти слова я ему искренне благодарна.
— Обращайся.
Он улыбается в ответ.
А дальше происходит что-то странное. Наверное, всё дело в его глазах. Я смотрю в них и словно тону, цепенею, впервые видя в них нежность. Сердце замирает, чтобы тут же забиться в сотни, тысячи раз быстрее. И когда Генри медленно склоняется ко мне, я подаюсь навстречу. Привстаю на цыпочки и совсем не возражаю, когда его руки ложатся на мою талию, осторожно, словно боясь спугнуть. И, кажется, впервые совсем не против поцелуя.
Прикрываю глаза и вздрагиваю, услышав взволнованный голос Сьюзи. Хоть слов разобрать и не могу из-за громких ударов собственного сердца. Но её голос отрезвляет, и я тут же подаюсь назад, легко высвобождаясь из его объятий. Отступаю на несколько шагов. Лицо и уши горят, и я стараюсь не смотреть на него.
Ужас. Неужели я, в самом деле, собиралась поцеловать его?
— …зайду позже.
Я слышу только обрывок сказанной подругой фразы, но успеваю понять, что сейчас опять останусь с ним наедине. После случившегося это последнее, чего мне сейчас хочется.
— Нет, Сьюзи, подожди!
Это звучит настолько испуганно, что мне тут же становится стыдно. Особенно зная, что он всё прекрасно понимает, и что это будет лишь временная передышка. Но именно сейчас она мне так нужна.
— Не буду вам мешать.
Я не смотрю в сторону Генри, но слышу в его голосе лёгкую усмешку. И краснею ещё больше, хоть это и кажется почти невозможным. И как только захлопывается дверь, делаю несколько шагов и опускаюсь на кровать.
— Вижу, ваши отношения налаживаются.
Поднимаю взгляд, глядя на улыбающуюся Сьюзи, и она тут же мрачнеет.
— В чём дело? Он…
Но я не даю ей договорить, выдыхая:
— Здесь Эрик с невестой.
И, кажется, я намерена с ним серьёзно поговорить, потому что Генри прав: пора ставить в этих отношениях точку.
— Ты должна помочь мне передать записку.
Обычную бумажную, потому что телефону я не доверяю. Точнее, даже не ему — Генри. Ведь он как-то вычислил вчера моё местоположение. И хоть идея поговорить с Эриком его, я не хочу чтобы он знал, когда это произойдёт и где именно. Не хочу чтобы вмешивался и контролировал. Ведь это, кажется, его любимые занятия.
— Вот га… Что?
Сьюзи явно удивлена, но у меня слишком мало времени. Я хочу поговорить с ним до начала приёма.
Если бы не его невеста и мой жених, то я бы просто подошла к нему и всё. Мы бы вышли и поговорили. И пусть я не знаю, какие у них отношения, но уверена, что это будет ей неприятно.
Встаю и оглядываюсь. Здесь царствуют три цвета: белый, розовый и золотистокоричневый. Все оттенки розового на стенах, в обивке кресел, абажурах ламп, шторах, множестве маленьких подушечек на кровати, покрывале и балдахине, расположенной над спинкой. Белый в обивке пуфика, притаившегося у подножия кровати, и её спинке, а также ножках абажуров и ковре с коротким ворсом. А вот пол, мебель, рамки картин и огромного зеркала, и даже люстра здесь из дерева. И всюду цветы. Деревянные и резные в изголовье кровати, на тумбочках, комоде и каркасе пуфика, и даже люстра напоминает цветок. Но и живых — белых лилий — здесь целых три букета: на туалетном столике и прикроватных тумбочках.