— Камилле стало плохо. Мы сейчас вернёмся.
Его голос звучит на удивление мягко. Но Тереза всё равно хмурится, переводя настороженный взгляд с Генри на меня.
— Хорошо, я займу отвлеку гостей. Возвращайтесь скорее.
И по тому, как она это произносит, я понимаю, что обмануть не получилось.
Всю дорогу до кабинета я упорно смотрю вниз, потому что впереди маячит его широкая неестественная прямая спина. А по тому, как он сжимает мою руку, я чувствую, как он напряжён. Поэтому молча вхожу в кабинет, когда он придерживают для меня дверь, подхожу к креслу и опускаюсь на краешек, упрямо глядя на стол. Вздрагиваю, когда Генри с силой бросает бумаги.
— Вот ваш экземпляр.
Он толкает одну из стопок в мою сторону, и я тянусь к ручке, перелистываю страницы дрожащими пальцами. Замираю на миг, вспоминая, что хотела попробовать изменить ещё какой-нибудь пункт. Впрочем, сейчас это сделать точно не получится. Ну и ладно. Я подпишу и выполню всё, а он ещё пожалеет, что решил жениться на мне.
Быстрый росчерк, и я отталкиваю бумаги прочь.
— Всё? Я могу идти? Можете сказать матери, что лучше мне не стало. Или что-нибудь другое, но обратно я не вернусь.
Но он молчит. И я всё-таки поднимаю голову, чтобы тут же вздрогнуть от злой ярости, сквозящей в его взгляде. Замираю, понимая — довела. И сейчас одно неверное слово приведёт к чему-то ужасному. Может быть, даже непоправимому.
Он закрывает глаза, тяжело выдыхая, а потом открывает и огибает стол, приближаясь медленно и неотвратимо. Словно хищник к жертве. Берёт горячими пальцами за подбородок, заставляя поднять голову и посмотреть в глаза.
— Считайте, что получили второе предупреждение. После следующего можете забыть о поместье. Хоть я, видят боги, старался быть с вами ласковее, но вы, кажется, признаёте только силу.
А у меня всё внутри дрожит, и я тоже дрожу, кожей чувствуя напряжение, застывшее в воздухе. Отклоняюсь, высвобождая голову и цежу зло, глядя прямо в его глаза:
— Зачем же тянуть? Давайте, сносите поместье сегодня, и я тут же уйду.
И плевать на руны, и на договор. Потому что жить с бесчувственным эгоистичным шантажистом я не хочу.
Но по тому, как он сморит, понимаю — не уступит. Не уверена, что он вообще знает такое слово. Дура. Зачем только согласилась на этот брак? Ведь с самого начала было понятно, что ничего хорошего из этого не выйдет.
Я не выдерживаю первой и отвожу взгляд, встаю, собираясь уходить, и вздрагиваю, когда слышу:
— Я вас ещё не отпускал.
Тихо смеюсь, кажется, начиная сходить с ума от абсурдности происходящего. Не отпускал? Я ему что, собачонка? Или провинившаяся служанка, которую он решил отчитать?
Расправляю плечи и уверено иду к двери. И пусть попробует удержать.
Генри настигает меня в полушаге от неё, оттесняет к стене, вжимая всем телом так, что я и вздохнуть-то могу с трудом. И выдыхает, удерживая мои руки над головой:
— Знаете в чём ваша основная проблема?
Вместо ответа я пытаюсь пнуть его коленом в пах. Не хочу его больше видеть, а говорить — тем более. Но он словно не замечает моих усилий, не отрывая горящего взгляда от моего лица. И как только дыру ещё не прожёг?
— Нет? Так я вам подскажу. В упрямстве. Вы совершенно лишены женской мягкости и не умеет уступать. А ведь ещё полчаса назад мне казалось, что вы, наконец, образумились.
А мне хочется плакать от злости и обиды. И даже не верится, что этот тот же самый человек, который советовал поставить точку в отношениях и спас от приставаний Эрика. А теперь ведёт себя точно также.
— Кто бы говорил, — возражаю тихо, отворачиваясь, чтобы не видеть его ненавистное лицо. — Вы только и умеете, что запугивать и угрожать. И это так… жалко.
Да, именно жалко. Потому что по-настоящему сильный человек никогда не опустится до такого.
Но ему, кажется, всё равно.
— Пустите, — прошу ещё раз, но в этот раз голос звучит до ужаса тихо.
Быстро моргаю, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. Я не буду плакать. Только не при нём. Шумно вдыхаю, пытаясь успокоиться, и отстранённо замечаю, как слабеет хватка.
— Мила? Вы плачете?
В его голосе слышится беспокойство, но я больше не верю ему. Апатия накатывает удушливой волной, лишая силы. И когда он отпускает мои руки, они падают безвольными плетями вдоль тела, а я даже не пытаюсь что-то сделать. Как же мне всё это надоело.
Он тихо ругается и подхватывает меня на руки, чтобы вскоре опустить всё в тоже кресло. А через мгновенье подносит стакан ко рту.
— Пейте.
Но я уворачиваюсь и прошу опять:
— Пустите.
А он повторяет упрямо:
— Пейте.
И вновь тычет стаканом в мои сомкнутые губы. Берёт второй рукой за подбородок, не позволяя увернуться, и сжимает щёки, вынуждая отрыть рот. Первый глоток обжигает горло огнём и на глаза выступают слёзы. А следом по телу проносится волна тепла. Делаю ещё глоток и ещё, и дрожь уступает.
— Всё, хватит.
Он и убирает стакан на стол, и тоскливо я провожаю его взглядом. Кажется, напиться и забыть обо всём было бы не таким уж плохим вариантом.
Вздрагиваю, когда Генри разворачивает кресло, садясь у моих ног, ловит взгляд и больше не отпускает его, говоря тихо:
— Мы заключим с вами последнюю сделку. Устную. У каждого будет одно условие, которое другой никогда не должен нарушать. Если нарушите вы, то о разводе можете забыть.
Нужно сказать «нет», я точно это знаю. Но где-то на краю сознания упрямо мельтешит одна мысль. Облизываю губы и спрашиваю:
— А если нарушите вы?
— Решайте.
— Никакого ребёнка, — говорю быстро.
— Хорошо, — соглашается он глухо. — Если только к тому времени вы уже не будете беременны.
Не буду. Уж об этом я позабочусь.
— По рукам?
Он протягивает руку, но я не спешу её пожимать, хоть это и очень заманчивое предложение. Но кто же соглашается, не зная всего?
— Сначала я хочу услышать ваше условие.
И по тому, как вспыхивает огонь в его глазах, я понимаю, что оно мне вряд ли понравятся.
— Оно очень простое, Мила. Вы не должны отталкивать меня, когда я вас касаюсь и тем более целую.
Простое? Да оно же противоречит тому, что хотела попросить я.
— А если я скажу «нет»?
— Тогда я сейчас же отдаю приказ снести поместье, а потом мы едем в храм. Потому что отпустить вас я всё равно не смогу.
И вот теперь мне становится по-настоящему страшно.
Да он же больной. Сумасшедший. Его срочно нужно изолировать от общества.
— Вы больны, — говорю тихо, отодвигаясь к другому краю кресла.
— Болен, — соглашается он послушно. — Вами, Камилла.
Глава 9
Одно слово, но как же оно пугает меня. До дрожи и немеющих кончиков пальцев.
Болен. Или точнее будет сказать — помешан. Хорошо хоть не прикрывается любовью. И как я не догадалась раньше? Как могла не заметить этого? Разве стал бы нормальный мужчина так упорствовать?
Закрываю глаза, пытаясь успокоить бешено колотящееся о рёбра сердце. Вдыхаю глубже и думаю, стараясь найти выход. Пусть сейчас уйти не получится, но это не значит, что я не буду пытаться. И это условие может стать для меня спасением в будущем. Правда, вся загвоздка в том, что он не на всё может согласиться. Так что нужно всё хорошо обдумать.
Ну, а то, что договор будет устным, меня ни капли не успокаивает. Потому что я уверена — за его исполнением он будет следить гораздо пристальнее. И только сейчас понимаю: и наш брачный договор, и магическая руна — мерцающая сейчас на моей ладони — всё это было лишь для меня. Чтобы я осознавала всю серьёзность происходящего. А для Генри я, кажется, с первой встречи уже была его, словно приглянувшаяся в лавке вещь. И теперь он всего лишь доказывает мне это.