— Ну что, какую щёку предпочитаешь?
Генри откладывает ружьё и поворачивается ко мне с улыбкой.
— На твой выбор, — отвечаю, с трудом разлепляя губы.
— Ваш приз.
Владелец ставит большого белого плюшевого медведя на стойку, но ни я, ни Генри не смотрим на него.
— Тогда давай эту, — говорит Генри, указывая на правую щёку.
И я нервно сглатываю, глубоко вдыхаю, пытаясь успокоить сердце, и лишь потом шагаю к нему, чтобы быстро мазнуть губами по щеке. Напрягаясь, ожидая, что он вот-вот положит руку на спину, не позволяя отстраниться. Но ничего подобного, к счастью, не происходит. Генри лишь тихо вздыхает и тянется за призом, чтобы тут же протянуть его мне. И я машинально беру игрушку.
— И что дальше? — спрашиваю, пытаясь удерживать его и розу одновременно.
— Выбирай.
Генри кивает на площадь, полную аттракционов. И я перевожу взгляд, приглядываясь. Правда, я уже вышла из того возраста, когда любят подобные развлечения. Но зато смогу так побыть одна. Только что в это время будет делать он?
— Всё то же самое.
Поворачиваю голову, удивлённо глядя на Генри.
— Всё? — переспрашиваю я недоверчиво. — Даже если я захочу прокатиться вот на этих милых крутящихся ракушках?
— Хоть на паровозиках, — отвечает он с улыбкой.
Я тут же живо представляю это и тихо смеюсь. Да уж. Забавное было бы зрелище.
И всё же выбираю колесо обозрения. Всегда любила высоту и лёгкое ощущение опасности, а здесь ещё и открытые кабинки.
Но по дороге взгляд цепляется за киоск с мороженым.
— Какое? — спрашивает Генри, тут же меняя направление, и я молча тычу в любимую марку пломбира.
На короткий миг ощущая себя маленькой девочкой. Почти счастливой маленькой девочкой.
Генри ничего не покупает, отбирает у меня игрушку и помогает забраться в кабинку. Она без ограждений и это наверняка будет щекотать нервы на высоте. Когда мы были маленькие, Гарри любил крутить колесо, расположенное в центре, чтобы кабинка вращалась. И я трепела, хоть и не была в восторге. Эти воспоминания отзываются лёгкой болью в сердце, и я стараюсь прогнать их. Не сейчас.
Кабинка медленно поднимается, и я перевожу взгляд в сторону. Гляжу на распластавшийся внизу город. И вздрагиваю, когда Генри касается моей руки. Замираю, ожидая продолжения, но ничего не происходит, и я постепенно расслабляюсь. Просто смотрю вниз на артерии улиц и людей, похожих на муравьёв, и стараюсь ни о чём не думать. Но кожей чувствую пристальный взгляд. И всё же поворачиваться не спешу, жду, пока кабинка не начинает опускаться.
И он тут же тянется ко мне, вынуждая податься назад.
— У тебя мороженое на верхней губе, — говорит с усмешкой, а затем осторожно проводит большим пальцем.
А во взгляде столько нежности, что я просто не могу отвернуться. Смотрю, жадно впитывая её. Тело бьёт лёгкая дрожь, но я знаю, что это не из-за страха.
Скольжу взглядом по его лицу, изучая, словно увидела впервые. И вдруг понимаю, что если бы не было всех этих угроз, если бы сегодня была наша первая встреча, то я бы относилась к нему совсем иначе. И, может быть, даже могла влюбиться, потому что в нём точно есть что-то такое притягательное. Жалко, что таким он кажется мне лишь когда молчит, а это бывает крайне редко.
Наверное, мои мысли отражаются во взгляде, потому что Генри придвигается ближе. А я неожиданно даже для себя не спешу убегать, лишь смотрю на него и жду, сама не зная чего. Но он не успевает ничего сделать — звонит телефон. Его. Свой я оставила дома.
Генри вздыхает, отодвигается обратно и лишь тогда достаёт телефон.
— Да, — говорит так сухо, что не понять, кто звонит.
Да и так ли это важно для меня?
Я отворачиваюсь, гляжу на приближающуюся площадь. Мы спускаемся всё ниже и ниже, и если через пару минут не выйдем, то пойдём на второй круг. И тогда, возможно, он опять придвинется ко мне. Но эта мысль впервые не вызывает у меня протеста. Мне скорее интересно, как он будет себя вести. Сможет остаться таким же спокойным и отстранённым или всё-таки сорвётся?
Но узнать это сегодня я точно не смогу, потому что Генри убирает телефон и придвигается к выходу, убирает цепь и выходит, чтобы подать мне руку. Я быстро вкладываю свою, от удивления чуть не забыв игрушку.
— Боюсь, что нашу прогулку придётся прервать, — говорит он, когда мы немного отходим.
И это звучит так сухо, почти безразлично, что мне даже становится немного обидно. Ведь я, кажется, совсем не против продлить наше странное свидание.
К выходу мы идём молча, хоть я то и дело бросаю в его сторону осторожные взгляды. Но он настолько поглощён своими мыслями, что даже не замечает этого. И я невольно вспоминаю его слова об угрозах и покушение. Два домика в горах и то, как я закрыла дверь перед лицом его матери. А извиниться так и не успела. Правда, сейчас не лучший момент для того, чтобы просить её номер. Но сделать это всё равно нужно.
Генри провожает меня до машины, нежно касается губами тыльной стороны ладони и говорит тихо, глядя прямо в глаза:
— Спасибо за чудесно проведённое время, Мила.
Я точно знаю, что нужно что-то сказать в ответ, но никак не могу подобрать нужные слова и упускаю момент. Он отстраняется и открывает дверь, и я молча скольжу внутрь салона.
— И тебе спасибо, Генри, — говорю тихо, глядя ему в след.
И обещаю себе, что следующий раз скажу это, глядя в глаза. Если, конечно, всё пройдёт также хорошо, как сегодня.
Обратная дорога занимает чуть больше времени из-за пробок, а я вдруг чувствую себя ужасно одинокой на заднем сиденье. И единственный, кого я сейчас могу обнять, это плюшевый медвежонок, от которого точно не дождёшься тепла и поддержки. Но я всё равно беру его, сжимаю, зарываясь лицом.
Дом встречает меня тишиной и спокойным голосом дворецкого:
— Во сколько желаете, чтобы подали ужин?
От того, как он это говорит, как смотрит, становится ещё хуже, и я острее ощущаю своё одиночество.
— Через полчаса, — говорю тихо.
Поднимаюсь к себе, пристраиваю игрушку на кровать и тянусь за телефоном. Но ни пропущенных звонков, ни сообщений там нет. Впрочем, если вспомнить, как я говорила со Сьюзи, наверное, это и не удивительно. И никакие обстоятельство меня не оправдывают. В конце концов, ей тоже пришлось несладко во время покушения. Поэтому я быстро набираю: «Прости. Я, кажется, погорячилась».
И лишь потом спускаюсь вниз.
Чтобы опять почувствовать себя до жути одиноко. Одна за длинным столом, а рядом лишь два ряда пустых стульев и несколько блюд. Слишком много для меня. Но разве не об этом я мечтала?
Небо за окном хмурится, словно заразившись моим настроением, так что в комнате сразу становится сумрачно. Но уже через мгновенье загорается люстра. Я со вздохом отрываю взгляд от окна. Есть совсем не хочется. Но я всё равно беру вилку и вяло ковыряю гарнир.
А мысли текут в неожиданно русло. До сегодняшнего дня я как-то не думала о денежной стороне вопроса, просто хотела вернуть дом и всё. Сейчас же словно впервые осознала всё: размеры дома, количество слуг. Сколько денег нужно на его содержание? Раньше этим всегда занимался отец, так что сказать наверняка я не могла. Но что-то подсказывало, что много. И вряд ли бы я так легко заработал их. А, значит, в итоге всё равно пришлось бы искать либо мужа, либо покупателя.
Аппетит пропадает окончательно. Встаю, поднимаюсь наверх и быстро переодеваюсь. Проверяю телефон, но ответа от Сьюзи нет. И от этого градус моего настроения опускается ещё ниже.
На улице уже совсем темно и зло хлещет дождь, то и дело раздаются глухие раскаты грома, и где-то вдалеке зигзагом вспыхивает молния. А я, словно испуганная маленькая девочка, жмусь к плюшевому медведю. Но уснуть всё равно не получается. Я верчусь, прокручивая в мыслях нашу с Генри встречу. Вспоминаю его глаза, улыбку. Удивительное, непривычное поведение. И пытаюсь понять, нравится ли оно мне.