Я облегчённо выдыхаю и ловлю себя на том, что хочу прижаться к его ладони щекой. Потереться, словно кошка.
Странно. Наверное, просто переволновалась. Я ведь правда боялась за него.
— Хоть иногда мне казалось, что это больше похоже на наваждение. — Он убирает руку, а я невольно тянусь следом, но вовремя одёргиваю себя. — Я просто не мог без тебя. Хотел видеть, дотрагиваться. Хотел, чтобы ты была только моей. Улыбалась только для меня, говорила только со мной. Но Чарли преподал мне хороший урок.
Он встаёт и отходит к столу, а я напряжённо слежу за ним. Потому что этот монолог мне совсем не нравится. Неужели всё дело в словах Чарли о побеге? Неужели он поверил ему?
И тут же с грустью осознаю, что да, поверил. Учитывая моё поведение… Я бы тоже поверила.
И нужно бы возразить, сказать, что всё это неправда. Только вот я ведь в самом деле планировала побег, и он легко может выяснить это. Если уже не выяснил.
— Когда стало ясно, что ты сбежала. То я понял, что придётся запереть тебя дома, раз уж по-другому ты не понимаешь, — продолжил он, стоя спиной ко мне, а я невольно улыбнулась. Ну вот, это уже больше походило на прежнего Генри. — Только Крэксу найти след никак не удавалось. Слуги ничего не знали. Никаких странных звонков или сообщений в твоём телефоне не было. Магических следов тоже найти не удалось. Время шло, но никто не звонил и ничего не требовал. А когда стало ясно, что тебя всё-таки похитили… — Тут он тяжело вздыхает, а мне вдруг становится до жути жалко его. Хочется подойти, прижаться к его широкой спине и сказать, что этого больше не повторится. Никогда. Но я только успеваю спустить на пол одну ногу, когда он продолжает: — Тогда-то я и понял, что хочу лишь одного — чтобы ты была жива и счастлива. И не важно, кто будет рядом с тобой. Потому что больше всего на свете я боюсь потерять тебя по-настоящему. И просто не знаю, что ещё нужно сделать, чтобы ты больше не убегала от меня.
Последние слова он произносит с такой горечью, что у меня сжимается сердце.
Ну, ничего. Сейчас я его обрадую.
Быстро облизываю пересохшие губы и спрашиваю тихо:
— А если я не хочу уходить?
И даже с такого расстояния вижу, как он напрягается, а потом медленно поворачивается и окидывает меня настороженным взглядом.
— Почему? Ты ведь не любишь меня.
Что ж, никто не говорил, что будет просто. Я бы на его месте тоже не поверила в столь резкие перемены. А любовь здесь точно не причём. Просто я поняла, что он может быть другим, и что одиночество это очень страшно.
Но вместо этого почему-то произношу с улыбкой:
— У нас ведь осталось ещё четыре свидания.
И проскользнувшая в его взгляде надежда тут же тает.
— Это уже не важно, Мила.
Он произносит это так спокойно, почти безразлично, что меня хочется встряхнуть его. Может быть, даже ударить или разбить о голову настольную лампу, чтобы он, наконец, стал прежним.
Впрочем, есть и другой способ.
— Ты нужен мне, — признаюсь тихо, хоть это и даётся нелегко. — Кроме тебя у меня никого нет.
— Не правда, — возражает упрямо Генри. — У тебя есть Сьюзи, а потом появятся новые друзья. Со временем ты кого-нибудь полюбишь и выйдешь замуж.
Вот же упрямый осёл!
— Но я уже замужем, — напоминаю ему. — И никто другой мне не нужен.
А потом вспоминаю, как он совсем недавно с готовностью опустился на колени и как прикрыл собой, и добавляю тихо:
— К тому же, ты рисковал жизнью из-за меня.
— Мне не нужна такая благодарность, Мила.
И я понимаю, что он ни капли не изменился, просто цель у него теперь другая. Но добивается он её всё с тем же упрямством.
— Это не благодарность! — выкрикиваю зло.
Но в ответ лишь натыкаюсь на его спокойный взгляд. И это становится последней каплей.
Решил поиграть в благородного рыцаря? Прекрасно! Раз он хочет, чтобы я ушла, то так я и сделаю! Найду себе кого-нибудь нормального! Но сначала подпишу эти демоновы бумаги, которые всё ещё лежат рядом со мной. Подтягиваю их ближе и прошу:
— Дай ручку.
— Думаю, для этого тебе лучше подойти к столу.
И от того, как спокойно он это произносит, злость во мне разгорается с новой силой. Сгребаю бумаги, даже не стараясь делать это аккуратно, подхожу к столу и сажусь в кресло, стараясь не задеть стоящего рядом Генри. Но кожей чувствую его пристальный взгляд.
Ручка уже дожидается меня на столе. И эта предусмотрительность меня совсем не радует Потому что он опять всё решил за меня.
Впрочем, пусть. Надоело! Удивительно, что он не додумался подделать мою подпись и просто поставить перед фактом. А что? Я ведь, по его мнению, должна быть этому только рада!
Но ведь у него есть для этого все основания, подсказывает тихо внутренний голос. И я знаю, что это так. И что ни разу не давала ему повода усомниться в этом. И всё же то, с каким упорством он выпроваживает меня, не желая слушать и слышать, отзывается в сердце болью.
Кладу бумаги на стол и быстро расписываюсь на первом листе, стараясь унять дрожь. Убираю его и тянусь за следующим, но Генри выхватывает его буквально у меня из-под носа.
— А вот на этом расписываться не нужно. Это дарственная на твоё поместье. Дарственная?
Какая… щедрость. Ненужная и никчёмная. Потому что я уже поняла, что не в доме дело. И раз уж он так активно меня выпроваживает, то лучше будет и из города тоже уехать. Только ему знать настоящие причины не обязательно. Но, к счастью, есть ещё одна.
— Я не смогу его содержать, — возражаю хмуро.
— Знаю, поэтому на правах главы рода это буду делать я.
Главы рода?
Я хмуро гляжу на него и только потом вспоминаю про наш обряд. Но всё равно не понимаю, с чего он вдруг решил в героя поиграть. Спас, отпустил, дом вернул да ещё деньги в придачу даёт. Только вот меня забыл спросить.
— Спасибо, но мне ничего не нужно. И если это всё, то я, пожалуй, пойду.
Встаю и пытаюсь проскользнуть мимо, но Генри быстро перехватывает меня и разворачивает к себе.
— Пусти.
Я упираюсь ладонями ему в грудь, в тщетной попытке оттолкнуть. А от осознания собственной беспомощности к глазам подступают слёзы.
Что ему опять нужно? Я же всё сделала.
— В чём дело, Мила? — Он берёт меня за подбородок, заставляя поднять голову, но я упорно гляжу вниз. — Разве не этого ты хотела? Ты ведь сама планировала побег.
Я лишь вздыхаю в ответ и молчу, ожидая что он будет меня ругать или расспрашивать. Но Генри тоже ничего не говорит, словно это уже и не важно. Впрочем, наверное, так и есть. Хоть я бы с радостью сказала, что передумала. Поняла, чего хочу на самом деле. Что я просто скучала по прошлому, по своей семье, но никак не могла понять, что дом их мне не заменит. Что мне нужен кто-то живой рядом. И что раньше я просто не подозревала, что этим «кем-то» может стать он. Но просто не знаю с чего начать.
— Какая теперь разница? — произношу тихо. — Ты ведь всё равно уже всё решил.
Он вздыхает, нежно оглаживает мою скулу и просит:
— Посмотри на меня, Мила.
И странная смесь нежности и грусти, звучащая в его голосе, заставляет сердце сжаться. Я сдаюсь, поднимаю голову и вздрагиваю. В его взгляде столько тоски и боли, что я не выдерживаю и тянусь к нему, прижимаюсь щукой к груди и обвиваю руками. Он замирает, а затем осторожно поглаживает меня по спине, словно опасаясь спугнуть.
— Мила-Мила, — выдыхает в мою макушку. — Кажется, я никогда не смогу тебя понять. Ты, правда, не хочешь уходить?
— Нет, — признаюсь тихо, прижимаясь ещё теснее. — Но ты должен пообещать, что больше не будешь давить на меня.
— Всё зависит от тебя, — усмехается он в ответ. — Не могу ничего с собой поделать, когда ты упираешься и споришь. Так что подумай хорошо. Если согласишься сейчас, то второго шанса уйти я тебе уже не дам.
И впервые это признание не пугает меня, а вызывает счастливую улыбку.